Real-RPG. Практикант 2

Гришанин Дмитрий Анатольевич

— Слышь, практикант, я ща фасоль на тушенку поменяю, и лично с ложки ею тебя пичкать начну!

— Да пошутил я. Ем уже, — проворчал, дергая за кольцо и макая пластиковую вилку в слизкое месиво фасоли.

Как ни странно, но неприглядная с виду консерва на вкус оказалась вполне себе ничего. А по сравнению с жирной тушенкой, вообще, бомба.

Сверху тоже раздался звук срываемой жестяной крышки, и пахнуло горошком.

— Ну че замолчал-то? — пропыхтела Серафима, с набитым ртом.

— Так, завтракаем же. А когда

я ем…

— …рассказываю уважаемой Серафиме о… че ты там, говорил, тебе с крестражем-то прилетело? — закончила за меня соседка.

— Два новых умения.

— Серега, не испытывай моего терпения! Че я у тебя каждое слово клещами тащить должна?

— Ща, доем. Мне немножко уже осталось.

— Сережа!

— Да понял я, понял…

Зажав между коленей банку с недоеденной фасолью, я сделал пару глотков из фляжки, прочищая горло, и стал колоться:

— Умения называются Рывок и Призрак. С помощью Рывка можно… — дальше я подробно описал принцип действия каждого умения, и их возможное использование в симбиозе.

— Ну хоть какая-то польза от этой пиявки, — подытожила мой рассказ Серафима, распечатывая наверху очередную банку, на сей раз, судя по запаху, с ненавистной мне свиной тушенкой. — Но с экспериментами до утра ты, все же, повремени. А то, мало ли, фиг знает, как исчадья на твоего Призрака отреагируют. Со вторым крестражем, боюсь, ты и часа уже не протянешь. Так что, как говорится, береженого бог бережет.

Поковырявшись вилкой в остатках фасоли, я понял, что не хочу это доедать, и глотнув еще водички из фляжки, решил продолжить разговор:

— Вот ты все стращаешь меня этим крестражем. А на деле, это всего лишь татуировка у меня на пузе, от которой мне ни тепло, ни холодно.

— Ой, не зарекайся, — фыркнула женщина снова с набитым ртом, сглотнула и продолжила: — С ними всегда так. Поначалу крестраж подстраивается под тебя, привыкает, так сказать, к особенностям носителя. А потом начинает доить.

— Чего?

— Ближе к полудню узнаешь: чего, — профырчала Серафима снова с набитым ртом. — Боюсь, вечером в убежище придется мне тебя уже на хребте тащить.

— Блин. И че, ничего с этим нельзя сделать?

— Здесь точно нельзя. Ну а ежели дотянешь до возвращения в родные, так сказать, пенаты, попытаюсь избавить тебя от этой заразы.

— Как?

— Увидишь, — хмыкнула Серафима. — Главное три дня и две ночи тебе здесь еще продержись.

— Пока запитка пентаграммы не завершится?

— Запомнил. Молодца.

— Ты обещала об этом подробней рассказать?

— Да проще показать. Вот, смотри, — наклонившись, соседка ткнула блестящей от жира вилкой в центральный белесый камень брусчатки под стулом. — Ничего нового не замечаешь?

Сперва

мне показалось, что белый камень с вечера значительно раздался вширь. Но, присмотревшись повнимательней, я обнаружил, что на сам деле камень в центре вовсе не белый, просто, он сплошь покрыт замысловатым узором из сотен тонких, как волос, нитей. Все нити выходили из центральной точки на камне, и дальше хаотично змеились в разнообразных направлениях, многократно переплетаясь между собой. Вчера вечером этот густой узор покрывал лишь центральный камень брусчатки, сейчас же, под утро, нити перекинулись на соседние камни, от чего и казалось, что камень в центре брусчатки раздался в размерах.

— Это и есть пентаграмма?

— Угу… Когда разрастется на всю брусчатку, откроется возвратный портал… Но, как видишь, процесс заполнения рисунком камней не быстрый. Так что придется запастить терпением. А в твоем случае еще и огромным везением… Ну ты поел, горе? — неожиданно сменила тему соседка и, не дожидаясь ответа, выхватила у меня банку.

— Вот что за человек, а? Ему говорят: силы днем, пипец, как пригодятся, а он, все одно, треть банки не доел, — заворчала сверху Серафима, но, к счастью, на этот раз одним ворчаньем ее недовольство и ограничилось.

Банка с объедками фасоли утилизировалась в безразмерный карман ее штанов, мне же было велено быстро допивать воду и подниматься.

— А че случилось-то? — заворчал я и, ухватившись за ствол бокового берха, рывком вскочил на ноги.

— Сейчас выглянет солнце. И нам нужно будет срочно бежать вон в тот подъезд, — Серафима указала на второй с дальнего конца пятнадцатиэтажки подъезд и, не дожидаясь очевидного вопроса, тут же пояснила: — Первый я вчера уже зачистила.

— Но вокруг же еще темно?

— Нужно заранее подготовиться, — проворчала в ответ соседка, тоже вставая, и пряча в безразмерный карман свой складной стул и мою подушку. — Когда расцветет, придется сразу бежать.

— Да с чего ты взяла, что сейчас солнце выглянет? На востоке, вон, и намека нет на зарю.

— Ну, во-первых, звезды на небе стали гораздо бледнее. А, во-вторых, глянь-ка туда, — она указала пальцем на центральный подъезд, из которого неспешно выходил голый юноша примерно моих лет, с безумной ухмылкой исчадья на лице, и уже без следа крови на идеальной чистой коже.

Следом за первым исчадьем из соседних подъездов стали выходить и другие чудовища в человеческом обличье.

— И какой смысл после них заходить в подъезд? — спросил я, невольно перейдя на шепот. — Они ж там, стопудово, истребили, нафиг, все живое.

— Увидишь, — хмыкнула Серафима. — О, кажись, начинается. Приготовься.

На востоке вдруг показался краешек ослепительно-белого диска, который, как мощный фонарь, мгновенно осветил нашу улицу, и «выключил» выцветшую в поголубевшем небе луну.