Реалити-шоу «Властелин мира» (сборник)
Шрифт:
Только это всё было неважно…
Потому что я – единственный – летел к звёздам.
Люди, острова, склоки – всё оставалось там, внизу, теперь я жил в роскошном доме, смотрел видео, летал на вертолёте, собирал высоко в небе падающие откуда-то драгоценные камни – наверное, это и были звёзды. По вечерам плавал в бассейне, у меня был свой бассейн, или сидел в зимнем саду, у меня был свой зимний сад, или собирал алмазы в небе – потому что тут, наверху, всё небо было в алмазах, и всё небо было моё…
Я положил огромный бриллиант на свой остров – когда что-то случилось. Я как будто
Со всех сторон тянулись багры, кто-то хватал мои вещи, может, ещё успею, ещё ухвачусь за какой-нибудь багор… или упаду на какой-нибудь остров и почему-то не разобью себе голову… Слушай, хозяин, я к тебе не один прилетел, с вещами, так что все вещи твои, а я клочок острова арендую, а?
Может быть…
Как не хочется падать на твердь…
…мир несётся навстречу…
…весь мир…
2010 г.
Полёт нечисти
Чёрт принёс его сюда.
Конечно ж чёрт, кто же ещё, сколько лет в этом доме никого не было, кроме меня, я уже думал, все забыли про этот дом, да как его не забудешь, здесь же я. К дому никто не подходил, в доме не жили, конечно, где-то он числился, в каких-то реестрах, его продавали, покупали, передавали по наследству, им владели – но в доме никто не жил.
В доме жил я.
А он приехал сюда вечером, остановил машину, я как-то сразу почувствовал, что перед моим домом, потом он вышел, вытащил сумки, и вошёл в дом, я даже удивился, когда кто-то вошёл в мой дом.
Этого мне только не хватало.
Ему было лет пятьдесят, не больше, и он по-хозяйски раскладывал по дому свои вещи, и вкрутил лампочки, и зажёг свет, и вычистил комнаты внизу. Я сидел на верхних этажах, он не видел меня, и я боялся посмотреть на него, боялся приблизиться к свету.
Чёрт принёс его сюда…
Чёрт принёс его – с его телевизором, его плеером, с его бритвенным станком, и что он там ещё понатащил, беспокойный, шумный, пропахший бензином, лосьоном, и ещё чем-то, отголоском больших шумным городов.
Нет, конечно, он имел какие-то права тут жить: кто-то завещал ему этот дом, или он купил этот дом, или выиграл в какой-нибудь игре, в этом веке люди любят играть в разные игры и выигрывать разные вещи. Он, конечно, проживёт здесь – и день, и два, и месяц, а потом я его убью, как убивал всех до него – и кто-то когда-то найдёт его на крыльце мёртвым.
Я уже не помню, сколько раз они приходили сюда – и сколько раз я их убивал. Владельцы, случайные путники, нищие, искатели кладов, искатели приключений – все приходили в пустой дом, все искали что-то своё, оставались – на день, на два, на три, а потом я их убивал.
А потом я их убивал.
Так было всегда. Я убивал богачей, купивших этот дом, и убивал помещиков, владевших этим домом, и суеверные крестьяне не смели подойти к дому, но если они проходили мимо дома, я настигал их, и убивал, и я убивал стрельцов и бояр, которые останавливались в моём доме на ночлег, и я хотел убить одного человека,
В древности я убивал меньше – не потому, что было меньше людей, просто они были мудрее, чуяли беду, обходили мой дом стороной. Крестьяне, рыболовы, охотники, собиратели, в дерюжных накидках, они проходили мимо моего дома, расселялись по земле, разбивали стоянки в стороне от меня, пугливо смотрели в мою сторону, во тьму ночи. Знали, что я своего не упущу, что кровь человека и жизнь человека – слишком ценная штука, чтобы её упустить, не высосать дочиста…
А этот… он пришёл сюда, он как будто меня не боялся, он принёс экран, и включил его, и смотрел, как по зелёному полю бегают люди, а потом смотрел, как человек в красно-синих одеждах ползал по стенам домов. Я его не видел, я не мог смотреть на свет – я только чувствовал его, и чувствовал, что он делает. Он как будто не понимал, что я здесь.
В доме.
Кто построил сам дом, я не знаю. Не помню. Многие, многие, кто не боялся суеверий, кто не верил, что я – здесь. Сначала на заре веков какой-то охотник сложил здесь из брёвен хижину, привёл с собой красавицу жену, гостей, играли пышную свадьбу, наутро хозяева и все гости были мертвы. Потом в хижине не раз и не два ночевали отчаянные головы – засыпали и не просыпались. Хижина старела, оседала в землю, потом кто-то выстроил на её месте каменный дом, умер в первую же ночь, когда поселился в доме, потом этот дом продавали и покупали, кто-то провёл сюда провода, и тепло, и воду, как делают люди сейчас в домах. Он сделал всё так, потом уехал из этого дома куда-то на восток, там я настиг его, выпил его жизнь – я не любил упускать своё.
Я помнил времена, когда здесь ещё не было дома, я жил на пустыре возле жертвенных камней, и гунны творили возле меня свои кровавые культы, а когда-то здесь не было и камней, и я помню, как эти камни поставили древние арии, и освятили их, чтобы изгнать меня, тёмного, но я не ушёл, а на рассвете в месяц под руной Зиг ариев на пустыре нашли мёртвыми.
А этот человек… он как будто меня не боится, честное слово. Сидит и смотрит на человека в синем костюме, как тот бегает по домам. Сидит и пьёт кофе, я уже успел забыть, как пахнет кофе, а здесь ещё будут пылесосы, моторы, электробритвы, человечья шумная суета. Нет, не будет всего этого, он не успеет развести суету, сегодня ночью его не станет.
А потом он посмотрел на лестницу, где в полумраке скрывался я. Человек встал. Меня покоробило: он увидел меня. Сделал шаг, ещё шаг, пошёл ко мне, как по воздуху, а потом – я не поверил – он тихонько кивнул мне.
Как будто приветствовал.
Это было уже слишком.
Он как будто узнал меня.
Я решил забрать его в эту ночь – как забирал многих и многих до него, как буду забирать и после него. Он ничего не почувствует, ему не будет больно, больно – это когда живёшь, когда существуешь, когда думаешь. Там, куда я забираю, уже не бывает больно, там только холодная тьма, которая появилась ещё до сотворения мира и исчезнет вместе с ним.