Реализаты
Шрифт:
Андроид нащупал у себя желание: привычный дрейф стал ему больше не интересен.
Внутренний мир Бенжи мало отличался от внешнего, с одинаковым энтузиазмом он мог обрабатывать как то, что приходило к нему через глаза и уши, так и то, что текло цифровыми потоками по радиоканалам.
Бенжи не видел того, что видели реализаты – у него на это просто не было нужных «глаз» и «ушей», но организовать мироздание, с которым имел дело, он был в состоянии.
Вдохновлённый Аей и парижской погодой, он нарисовал танцующий дождь, придумал
9
. 2043 год и после. Все понемногу
Родители Роберта были обычной американской парой.
Лукаш, до этого никогда не бывавший в Америке, удивлялся их моложавости, их смешливости, аккуратному дому в Галвестоне, полному детей, собак и кошек, и очень хотел домой.
Он хотел домой, пока Роберт и его младшие братья рыбачили на рассвете с отцом в Мексиканском заливе, он хотел домой, пока Лара с матерью Роберта пытались найти общие интересы.
И потом, позже, он тоже хотел домой, – когда ехал в Хьюстон Интерконтиненталь, когда летел над Атлантикой, и когда уже в пражском Рузыне увидел в толпе встречающих мать и отца.
Всё это время тоска по прошлому мучила его с неимоверной силой и он, столько лет предоставленный исключительно самому себе и, скорее всего, именно поэтому научившийся неплохо с управляться с собственной психикой, на этот раз спустил себя с короткого поводка.
Кто их поймёт, этих людей, даже если они реализаты, – наверное, ему просто хотелось слёз.
Прага не сильно изменилась за прошедшие годы – чуть больше наполнилась машинами, чуть больше прибавила в своём облике стиля модерн, но всё так же, по-прежнему, была напоена солнцем и приторно пахла липой.
Лукаш, примерно такой её и помнивший, вроде и смотрел в настоящее, а видел недалёкое прошлое – себя, совсем ещё мальчишку, школу, друзей и Элишку.
Теперь ей тридцать, думал он, улыбаясь сквозь подступающий к горлу ком, и вспоминал, как тогда, в той, прошлой и неправильной, жизни, ему казалось, что бессмысленность, делённая на двоих, перестаёт быть бессмысленностью.
***
Она работала официанткой в кавярне «Малостранска Беседа».
Лукаш не пошёл внутрь – что ему было там делать?
Он присел за стоящий на улице круглый деревянный столик и минут десять не думал ни о чём, а просто наблюдал сквозь причудливый витраж как там, внутри, та, которую он любил, двигалась, как поправляла со лба непослушные белокурые пряди, как улыбалась сидящим.
Лукаш любовался её походкой, знакомой линией её улыбающихся губ, её тонкими лодыжками и талией точно так же, как накануне любовался с родительского балкона пражским рассветом или как любуются снегопадом – восторженно и слегка отстранённо.
Любовался и ждал, пока она почует неладное. Сама.
Женщины – удивительные существа, думал он, смотря, как она сперва замирает, затем растерянно оглядывается вокруг и, наконец, натыкается взглядом на него, сидящего
А потом он так и не понял, с чем же совпало её отчаянное «ах»: то ли с обрушением его сердца, то ли всё-таки с эскалацией.
– Привет.
Минувшие десять лет слегка заострили её черты, но ещё не обозначили морщинами чувства, которыми она жила.
– Привет, – кивнул Лукаш. – Как ты?
Они стояли обнявшись. Он гладил её по поникшей спине, чувствовал себя одновременно сильным, большим, умным, ужасно несчастным и думал почему, ну почему именно этот маленький клочок мироздания для него важнее всей остальной вселенной.
– Хорошо, Лукаш, – она подняла на него глаза. – Сегодня очень хорошо. Ты совсем не изменился.
– Я знаю. А ты?
– А я даже не знаю. Изнутри кажется, что нет. Вчера в новостях показывали Мексику и Аризону. Местные больницы пусты, вплоть до психиатрических, врачи и полицейские второй день без работы. Я подозреваю, что без тебя тут не обошлось.
Она улыбнулась, пытаясь незаметно смахнуть накатившие было слёзы, и сердце у Лукаша защемило.
– Не обошлось, – эхом отозвался он. – Я думал о тебе. Часто.
– И я о тебе. Ты надолго?
– Иногда мне кажется, что я навсегда, – улыбка скользнула и по его лицу. – Но я понимаю, что это скорее желаемое, чем действительное. Какие у тебя планы на сегодня?
– Оторваться от тебя, отпроситься с работы, по дороге домой купить молока и хлеба. Надеюсь, они совпадают с твоими.
– Моими…
Лукаш зажмурился.
– Мои планы на ближайшие пару дней вообще можно выразить одним словом – ты.
***
– Люди!! Люди!! – кричали лемуры, ожидая с внутренней стороны Альфы, пока выровняется давление воздуха в шлюзе. – Их много! Много! Мы скучали!
А люди улыбались и махали руками в ответ. И прежние, и новые.
Прежние – снисходительно, новые – застенчиво и удивлённо. А потом шлюз открылся.
Лемуры наперебой пели о том, что дожди всё это время шли регулярно, что содержание кислорода в воздухе без людей ничуть не меньше, что стектонит прочен и прозрачен, что Земля так и висит в небе целыми днями.
– Мы вас ждали! Ждали! Почему вы так долго?! Долго! – сокрушались они.
***
Видимо, Альфа всё-таки была не совсем кораблём, потому что женщины, появившиеся на ней, принесли с собой не беду, а новую жизнь.
После их появления на Альфе родился первый ходячий дом, – большой, мохнатый, мягкий, зелёный и послушный. Его, ещё маленьким и пугливым, подарил Ларе Роберт.
Круглым большеглазым комочком он медленно ползал по полу столовой, искал и с огромным удовольствием ел всё, что могло быть переварено, иногда забываясь и облизывая попадающиеся по пути человеческие руки и ноги, а когда жгучее белое солнце выплывало из–за Земли, дом садился в Низине у самой воды, распушивал свою пахучую зелёную шерсть и замирал в тихом хлорофильном блаженстве.