Реализаты
Шрифт:
Бенжи мигнул и развернулся к Мэтту:
– e'u kelci 7
– mi fitytu'i 8 , – грустно согласился тот. – А во что?
– В стихи, например. Мама мышка сушила шишки. Ты – следующий, рифма и размер обязательны.
– Надрывалась без передышки.
– А в глубокой норе детишки…
– Ждали маму и ждали шишки, – уже улыбаясь, закончил Мэтт. – Бенжи, а давай лучше в превращения?
– О…– изобразил расстроенное лицо Бенжи, – это надо просить Аю.
7
– e'u kelci –
8
– mi fitytu'i – согласен (ложбан)
– И мы, и мы! – запели лемуры. – И нас, и нас!
Никто и никогда не видел того, что в такие моменты происходило внутри у реализата.
На лице у Аи не дрогнул ни один мускул, просто чуть потемнели глаза, а в следующий миг вода внизу задвигалась и приподнялась, принимая форму огромного голубого дракона. Дракон глухо и низко фыркнул, – так, что его «фрррррр» отдалось дрожью в сидящих на берегу, закрыл и открыл большую прозрачную голубую пасть, в которой плескалась застигнутая врасплох рыба, и неторопливо встряхнул длинной спиной, сбрасывая с чешуи лишние брызги.
– Ой! – завопили лемуры.
Драконья голова опустилась к самой земле, недоумённо скосила на них огромный прозрачный глазом и втянула ноздрями воздух так, словно попыталась обнюхать их.
Даже кошка, до этого невозмутимо спавшая в траве поодаль, подпрыгнула, зашипела и выгнула в страхе спину. Ощутимо повеяло холодом.
– Ух ты! – изумился Мэтт.
Он вскочил на ноги в порыве обнять драконью морду, но руки его с лёту вошли в воду, и он оказался мокрым с головы до ног.
Дракон покосился на растерянного мальчика, затем снова выдал утробное «фрррррр» и шумно улёгся обратно на влажное дно террасы. Вода ещё немного поколыхалась и опала.
7. 2043 год. Роберт
Инфекция имела банальное вирусное происхождение.
Безусловно, люди справились бы с ней сами, дай она им больше времени на раскачку – ООН, ВОЗ, программы медицинских исследований, стимулирующие пакеты мер по поддержке особо незащищённых слоёв населения и всё такое…
Но как раз времени у них и не было.
А так исцеление вышло куда более прозаичным: Роберт просто слегка сосредоточился, и у мальчика, лежащего за стеклом инфекционного бокса, почти сразу же порозовели щёки.
Если что-то и было странным, то только ощущения самого Роберта, – как если бы он взял нотный листок и пугливой птичьей стайкой согнал с партитуры ноты.
Вдвоём с Лукашем они накрыли Мексику и Техас большим «колпаком». Всё, что произошло потом, даже не потребовало от них каких-то чрезмерных усилий.
***
Вскоре после того, как госпиталь Томасон отгудел и отбегал по поводу внезапного излечения всех, кто ещё накануне нуждался в неотложной медицинской помощи, Роберт и Лукаш были отпущены в гостиницу с настойчивой рекомендацией от FBI – гостиницу не покидать.
Лара и мистер Гилельс провели их до самых дверей номера, но внутрь заходить не стали – ни он, ни она.
На прощанье Роберт, отчаянно смущаясь, всё-таки выпросил у Лары телефон.
***
Наступившее затем утро было пасмурным и холодным. С самого рассвета и Эль-Пасо, и Сьюдад-Хуарес были заняты уборкой внезапно свалившегося на них снега.
Народ спешил по своим делам, даже не подозревая о том, что госпитали постепенно пустеют.
Лукаш в махровом клетчатом халате стоял у окна, наблюдая за снующими внизу людьми, а Роберт с полным ртом зубной пасты напевал перед зеркалом в ванной, когда в дверь постучали.
За дверью оказался мистер Гилельс.
–
– Здравствуйте, – согласился Лукаш.
– Я могу войти?
Он деловито прошёл мимо посторонившегося Лукаша, по-хозяйски осмотрелся по сторонам и, ничуть не смущаясь, направился к бару:
– Что-нибудь пьёте? А.. впрочем, я думаю, вы справитесь сами, если захотите. С вашего разрешения? – и вскоре в руках у него оказался стакан с виски.
– Собственно говоря, я к вам с предложением, – сказал он, усаживаясь в глубокое кресло и глядя на подошедшего Лукаша снизу вверх. – Видите ли, господа… Вы слышите меня, мистер Вандэрли?
– Конечно, – кивнул Роберт зеркалу в ванной.
– Боюсь, что ваше пребывание здесь будет сопряжено с некоторыми э… неудобствами. Мы с вами здравомыслящие люди и, конечно, всё понимаем. Я не могу отвечать здесь и сейчас за всё человечество, но мне кажется, что в целом оно всё ещё э… неблагодарно и не способно к тому, чтобы снисходительно терпеть реализатов в собственном э… доме, что ли.
Он сделал глоток и покрутил стакан перед глазами, любуясь бегающими по нему бликами. – Но человечество в целом это человечество в целом, оно никогда особым умом и не отличалось. Я же хочу сообщить вам, что правительство Соединённых Штатов не только просит вас чувствовать себя здесь, как дома, но и готово предоставить в ваше распоряжение транспорт и охрану на случай непредвиденных обстоятельств. В общем, у вас есть неделя.
– Тогда для начала пускай это будет Гранд Каньон, а затем – родители, – сказал Лукашу появившийся в дверях ванной Роберт.
***
Дорога между холмами была рыжей, пустынной и однообразной.
Дамба Гувера осталась далеко позади, и теперь по обе стороны дороги уже несколько часов подряд тянулась Аризона.
– Мне раньше казалось, что выбора нет вообще, – благодушно рассуждал Гилельс.
Одна его рука лежала на руле, локоть второй был высунут в открытое окно.
– Физика, философия… да даже просто здравый смысл – все они в один голос твердят, что ничего не появляется из ничего, что всё имеет причину. Но теперь я понимаю, что всё не так просто. Данность – она всегда снаружи твоей головы. А внутри – то, чем ты можешь этой данностью оперировать. И зачастую выходит, что ты получаешь именно то, к чему так настойчиво стремишься. Хочешь безысходности и безответственности – на, получи, распишись. Хочешь наоборот – получи наоборот. Причём без всяких приближений, допущений и суррогатов. Правда, и длина, и декорации твоей жизни могут быть совсем не те, которые ты нарисовал себе в своём воображении. Ну, как данность. Та, что снаружи. Но это всё всегда материал. То, с ЧЕМ ты можешь работать. А не то, ЧЕМ. И, кстати, сразу же возникает вопрос относительно этого «ЧЕМ». Так чем же? Чем мы работаем, выбирая те или иные обстоятельства?
– Тут ключевое слово – слово «мы», – сказал сидящий рядом с ним Лукаш, глядя в противоположную сторону на проносящийся мимо пейзаж. – Мы – это тот же самый материал, только окрашенный в другие тона. Мы – та же самая глина. Сформированная, обожжённая, но та же самая. С такой же самой необходимостью находиться в необходимости. И выбор наш зависит не столько от количества прожитых лет и полученных шишек, сколько от наличия решимости. Ну, согласитесь: ведь для того, чтобы сделать ПРАВИЛЬНЫЙ выбор, нужно ни больше ни меньше, как просчитать все последствия своего поступка чуть ли не до того момента, когда дни вселенной окажутся сочтены. А это звучит не только нереально, это звучит анекдотично. Так что любой выбор – это просто твёрдое решение сделать так или иначе не потому, что ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ, а потому что ПРОСТО ТАК.