Реализаты
Шрифт:
Человек поморщился.
– Ты понимаешь, что твои пассажиры плохо ориентируются в местной уголовно-правовой сфере?
Бенжи посмотрел на него исподлобья.
– Боюсь показаться романтиком, - угрюмо сказал он, - но, по-моему, мои пассажиры вообще находятся вне всяких уголовно-правовых сфер. Вы же не пишете законы для ветра или вируса гриппа?
Они помолчали.
– Что будет с моим челноком?
– спросил Бенжи.
– Разберут на запчасти, - сказал
– Не напрягайся, не под током. Конфискация, хранение в течение судебного разбирательства и дальнейшая реализация.
– Судебного разбирательства?..
– А что ты хотел?
– усмехнулся человек, поднимаясь.
– Нарушил, но не знал - сумей оправдаться, не оправдался - плати.
72. 2331 год. Ая.
– Люди любят себя жалеть, - сказала Ая.
– Странно. Почему это кажется им проще, чем что-нибудь изменить в своей жизни?
– И многое ты сейчас можешь изменить?
– не оборачиваясь, спросил тот, который стоял у забранного решёткой окна.
Комната была маленькой и мрачной, с установленным посреди неё генератором, с низким облупившимся потолком, бурыми стенами и массивным тёмным столом у стены. В тусклом свете висевшей над столом лампы лицо второго человека с оранжевой штукой в волосах казалось Ае не совсем человеческим.
Нет, молча согласилась она, но ведь когда-нибудь это закончится.
– Так для чего вы явились сюда?
– спросил тот, который сидел за столом.
– Что это? Любопытство? Жалость? Корысть?
– Любовь.
– Ой, хватит, а?
– не выдержал тот, который стоял у окна.
– Какая любовь?! Кого и к кому?!
Он обернулся, и взгляд его был таким тяжёлым, что Ая опустила глаза.
– Это ты меня любишь? Или, может, его?
– махнул он в сторону напарника.
– Или того, кто убил мальчишку? А, может, тебе нравится тот, который сейчас беседует с твоим братом?
– Брата не трогайте, - тихо сказала Ая.
– Ненависть никогда никого не доводила до добра.
– Так для чего вы явились сюда?
– Это всё вседозволенность, - так же тихо сказала Ая.
– И безнаказанность.
– Ну, наконец-то, сеньора! Удивительная штука понимание, не правда ли?
Тот, который сидел за столом, подхватился и принялся мерить шагами комнату.
Правда, глядя на него, молча согласилась Ая, и непонимание - тоже штука удивительная, по крайней мере, пока ты беззащитен.
– Глупость, всё глупость, - шагая, продолжал тем временем человек.
– Лететь куда-то за миллионы миль и всё для того, чтобы обнаружить там варваров, не понимающих не то, что правил твоей игры, а не понимающих вообще ни черта. Зачем?!
– Возможно, для того,
– Понял?!
– возмутился человек.
– Да никому из вас и в голову не пришло, что размахивать своими возможностями среди нас это всё равно, что размахивать кирпичом над нашими головами! Миссионеры хреновы, не здесь надо стяжать прозрение, не в наших джунглях Борнео, а друг с другом! Чёрт бы вас всех побрал...
Какое миссионерство, подумала Ая, это варварство, самое настоящее варварство. И в этот момент висящая над столом лампа погасла.
.
73. 2331 год. Пилот.
Зал был самым большим в бункере, и в нём суетилась целая куча народу. Пилот был пристёгнут к стене, как пойманный лилипутами Гулливер, и мир его плавился, качался и плыл.
– Мммммм...
– мычал он, не желая ни слушать, ни говорить.
То, что должно было бы стать песней, уводящей в неиспробованное, всё ещё упрямо колыхало его в настоящем. Он мелко дрожал, совсем не в такт наплывающим на него волнам, и точно так же мелко дрожал мешающий ему дышать генератор.
Образы, возникавшие у него в мозгу, были рваными и непонятными: фиолетовое бездонное небо и люди, люди, люди...
– О, чёрт!
– говорили они.
– Какой он горячий!
– Боже, боже!
– говорили они.
– Да что же это такое?..
– Мммм...
– мычал он в ответ, и небо, раскинувшееся у него внутри, всё больше и больше темнело.
А потом бред его стал густо-чёрным, и в нём рывком проступили звёзды.
***
Прежде всего пилот был пилотом - не только поэтом и математиком, но и частью своего корабля. Бездна, в которой он вынырнул, была чудесна - красива и необъятна, но дышать в ней по-прежнему было нельзя. Он сжался, чтобы не закипеть, огляделся в поисках сверкающей нити звездолёта, и тот вспух, нахлынул и поглотил его вовнутрь.
***
Песни всегда рождались в любви. И песни, смещающие пространство, тоже.
Бесчисленное количество раз гимны его носили его по бескрайним полям вселенной, и ни разу ему не было ни грустно, ни одиноко, потому что те, кто любил его, всегда были рядом.
До сих пор.
Что что-то пошло не так, он понял по тому, что настоящее у него внутри приобрело непривычную горечь.
– Мммм!
– снова замычал он, чувствуя странное, и оглянулся назад.
Никому не нужный мёртвый десятый безымянный потомок роя Хоффолла по-прежнему лежал на полу челнока с раскинутыми руками. Рубашка на его груди ссохлась и покоробилась.
Пилот дотянулся до него, бережно перенёс на корабль и долго качал в своих огромных руках, возвращая к жизни.