Реализаты
Шрифт:
– Ну, вот и славно, - кивнул Гилельс, после чего на секунду снова показалась тонкая ручка Лалли Кёниг, и экран погас.
Роберт зажмурился и потряс головой, утрамбовывая в ней услышанное. Земля не просто дала разрешение. Земля его ждёт!
– Йохо!! Лукаш!!
– заорал он что было сил.
– Как ты относишься к текиле? Я знаю несколько способов, как пить текилу! Где в Сьюдад-Хуарес продают кесадилью?!
– У тебя нет на неё денег, - не повышая голоса, заметил
***
А потом на Альфу прибыл челнок с Земли.
Ровно в двадцать тридцать по Гринвичу два молчаливых пилота деловито и профессионально пристыковали его к шлюзу, с внутренней стороны которого Лукаш и Роберт давали последние указания по самостоятельному содержанию Альфы паре большеголовых лемуров катта.
Лемуры слушали и послушно кивали, сцепив на груди тонкие чёрные лапки.
А в двадцать тридцать две мановакуумметр уже показывал ноль: шлюз был свободен.
***
Флорида встретила их солнцем и солёным ветром. В течение какого-то получаса вдоль десятой федеральной промелькнули Таллахасси, Нью-Орлеан, Хьюстон, и вырос Эль-Пасо, со всех сторон окружённый рыжими холмами. Он вовсе не походил на город, объятый паникой.
– Для вас приготовлен номер в гостинице и открыты счета в BNY Mellon, - волнуясь, говорил сидящий на переднем сиденье кадиллака мистер Гилельс.
– Если вам удастся справиться с ситуацией, на каждый из них будет переведена сумма, эквивалентная годовому окладу практикующего врача.
В окрестностях госпиталя Томасон всё было спокойно. Паника начиналась там, где заканчивался приёмный покой.
Она читалась в глазах у попадавшихся навстречу докторов, в отсутствии в здании гражданских, не имеющих отношения к медицине, и в мелькающих тут и там жёлтых противочумных костюмах.
– Эта штука передаётся воздушно-капельным путём, - встречавшая их юная врач ткнула пальчиком в сторону закрытого инфекционного бокса.
– Это наш первый заболевший.
Роберт и Лукаш, долгое время лишённые всякого женского общества там, наверху, теперь с умилением разглядывали вблизи тонкие девичьи руки и млели от несвоевременного счастья.
А с той стороны, в боксе, разметавшись на большой белой больничной кровати, лежал маленький мальчик-латинос.
– Ему восемь. Его привезли к нам утром с гипотермией и неработающими почками. Единственное, что мы можем для него сделать - это нагреть инкубатор до тридцати шести и шести. Мы даже не в состоянии поставить ему капельницу, потому что стенки его сосудов не пропускают воду.
Роберт и Лукаш переглянулись. Лукаш
– А где спят остальные?
– вкрадчиво спросил он.
– А как вы... Да, к вечеру их стало триста и все они спят...
Юная доктор растеряно подняла на Роберта большие голубые глаза, и он с удивлением обнаружил внутри себя целую гамму противоречивых, но очень сильных чувств. Тут была не только радость от восхищения в глазах красивой женщины, но и отчаяние от сознания того, что его собственное тело утонуло в щенячьем восторге и практически перестало ему подчиняться.
Он удивился собственным эмоциям, затем удивился тому факту, что удивился, а затем вдохнул поглубже и попробовал улыбнуться самым что ни на есть непринуждённым образом:
– Видите ли... простите, как вас зовут?
– Лара...
– Видите ли, Лара, если мембранный транспорт нарушен настолько, что сквозь клеточные стенки не идёт даже вода, то мозгу больше ничего не остаётся, как спать. Так всё-таки где они спят?
– Мы выделили под них два отделения. Одно - детское, то, на котором мы сейчас находимся. Другое - в левом крыле. Там взрослые. Детей - чуть больше двухсот.
Роберт слушал её и не слышал. Да, она была хороша. Да, её присутствие доставляло ему массу удовольствия, но то, что находилось там, за стеклом инфекционного бокса, впечатляло его не меньше, а то и больше: хрупкое обездвиженное мальчишечье тельце, если приглядеться к нему повнимательнее, напоминало не то статую, не то сошедший с ума компьютер. Оно не было безжизненным, но жизнь, теплившаяся в нём, была похожа на мелодию, отстукиваемую на рояле без струн. Вроде и есть, а вроде и далеко не вся.
– Ого, - почти весело заключил он.
– Сейчас у него немного похолодает.
6. 2323 год и после. Ая.
Ая очень хотела, чтобы брат у неё родился в новогоднюю ночь. В качестве подарка для себя. И матери незачем было об этом знать.
Жизнь реализата была одновременно намного ярче жизни обычного человека и намного предсказуемее, причём вне всякой зависимости от возраста. И она уже успела свыкнуться с этим.
Задолго до рождения Мэтта Ая знала, что глаза у него будут изумрудного цвета, а волосы - такими же рыжими и такими же непослушными, как и у неё самой. Ей нравилась его внешность: нос пуговкой, широкий улыбающийся беззубый (точь-в-точь как у лягушонка) рот и пальчики - настолько нежные, что будь там, где он сейчас плавал, свет, они были бы прозрачными.
Ей нравилось наблюдать, как он растёт: как зевает по вечерам вместе с матерью, как просыпается по утрам, как гримасничает.