Реализм фантастики (полемические заметки)
Шрифт:
Как бы прямо в противовес этим словам советский критик И. Майзель пишет; "Фантазия - и, соответственно, фантастическая литература - вев более прочно опирается на науку, становится, можно сказать, все более реалистической" [О, литературе для детей", стр. 182.]. Ну, вот мы и вернулись к спору, который состоялся на брюссельбком телевидении, выслушав мнение одного из "критиков от фантастики". Смотрите, какая получается стройная концепция.
Англо-американская фантастика становится все менее научной (менее ненаучной-антинаучной, все та же логическая цепочка).
Причем об этом "свидетельствуют они сами". В то же время советская делается все более научной. В такой концепции на первый взгляд есть Даже определенный идеологический смысл.
Но давайте вдумаемся. О чем говорится в приведенной
Это отношения между людьми в обществе. Англо-американская фантастика (конечно, только в лице ее лучших представителей) шла от преодоления традиций "космической оперы", то есть костюмированного маскарада в галактических масштабах, сопровождающегося чудовищными войнами и самыми невероятными приключениями земных и иных красавиц (наиболее ярким представителем "космической оперы" был небезызвестный автор "Тарзана" Эдгар Берроуз).
И только когда она занялась действительно отношениями между людьми, возникающими в результате тех или иных открытий или преобразований, когда она стала (разумеется, опять-таки в соответствии со своим мировоззрением) выяснять возможное влияние развития науки на общество, когда она занялась социальной критикой, только тогда и выдвинулись в ее среде такие фигуры мирового плана, как Брэдбери, Шекли, Кларк, Азимов...
А что означает утверждение, что фантастика становится все более реалистической? Оно равноценно утверждению, что она становится все менее фантастической - иными словами, теряет право называться своим именем. Ясно, что предположение о возможности каких-нибудь вулканных турбогенераторов куда более и научно и реалистично, чем предположение о такой молекулярной перестройке вещества, при которой твердые тела становятся проницаемыми.
На первом построена унылая повесть А. Днепрова "Тускарора", на втором увлекательный роман Е. Войскунского и И. Лукодьянова "Экипаж "Меконга", на мой взгляд, одно из лучших произведений современной фантастики для детей.
Могут сказать, что такое сопоставление неубедительно, так как речь идет о разных авторах с разной степенью таланта. Но дело здесь не в таланте, так как и у Днепрова есть вещи, превосходящие "Тускарору", и у бакинских писателей - уступающие "Меконгу".
Можно привести в пример и Алексея Толстого. Любому из сторонников научности "Гиперболоид инженера Гарина" должен представляться куда более научным (а следовательно, по мнению И. Майзеля, и реалистичным), чем "Аэлита". Что ж важнее, что ценнее?
По-моему, двух мнений быть не может. Ведь не случайно эта нереалистическая марсианская девица продолжает жить и за пределами романа. Недаром ее именем называют кафе, в ее честь слагают песни. Да ей впору памятник поставить, как Тому Сойеру или Шерлоку Холмсу и другим литературным героям. Так что вопрос о реализме в фантастике не решается столь прямолинейно...
Рассуждения подобного рода о том, что фантастика должна быть как можно более реалистичной, однажды уже завели наших писателей в глухой тупик теории "ближнего прицела".
Все это вовсе не означает, что фантастика есть нечто оторванное от реализма и противостоящее ему. Но реалистичность фантастики не в рабском следовании за естественными науками. Фантастика всегда была и будет, пока она будет существовать, литературой, поражающей смелостью воображения, неожиданностью ситуаций, парадоксальностью мышления. Куда более справедливо упрекнуть наших писателей в робости, в бедности их выдумки, в том, что зачастую они движутся по наезженным колеям, хотя и называют это движение красиво звучащим словом "экстраполяция".
В отличие от прочих писателей фантаст имеет не только свободу в выборе площадки для игры, но и возможность самому сконструировать эту площадку. Однако сама игра ведется по правилам, установленным для всей литературы, и менять их в ходе дела никому не разрешается. Именно здесь, на площадке, проверяется реалистическое мастерство писателя-фантаста. Но можно ли вообще говорить о реализме того, чего никто не видел, чего никогда не было и, возможно, никогда не будет?
Не хочу особенно упрощать себе
Почему уэллсовская "Война миров" стала одним из самых известных произведений мировой литературы, краеугольным камнем современной фантастики? Именно потому, что писатель с дотошностью историка, не пренебрегая и мелкими деталями, проанализировал все возможные следствия из своей заданной посылки.
"Война миров" отличается жуткой правдоподобностью; читая ее, трудно стряхнуть с себя наваждение, нашептывающее, что так оно все и было. Недаром радиопостановка "Войны миров" в Америке вызвала панику. Именно поэтому мы находим в книге Уэллса столь много соответствий как тому, что происходило в мире во время создания "Войны миров", так и тому, что произошло за те семьдесят лет, которые миновали после ее появления. Я не уверен, что "Войну миров" надо называть научной фантастикой, да так никто и не решается ее называть, но я совершенно уверен, что эта книга создана по законам реализма.
В уже цитированной статье М. Лазарев грозно вопрошает: "...Хотелось бы услышать ясный ответ: на какой основе возможна нынче фантастика, кроме научной?" [О литературе для детей", стр. 203] Охотно отвечаю: "нынче" (как и в прошлом, а также и в будущем) фантастика возможна на одной основе: на художественной. Произведениям же "чисто" научной фантастики я, признавая их существование, отказываю в праве называться художественной литературой. Или техницизм, или человековедение. Приходится выбирать.
.И К ЧЕМУ ЭТО ПРИВОДИТ
Спорами по поводу термина, может быть, и не стоило бы заниматься, если бы постоянное подчеркивание, выделение слова "научная" не приводило на практике к таким последствиям, которых вряд ли добиваются даже некоторые из стойких защитников научности нашей фантастики.
Во-первых, смещаются всякие критерии в подходе к произведениям, в их анализе. Становится совершенно непонятным, за что надо хвалить писателей, за что критиковать. Вот какую сентенцию, например, можно прочитать в одной из статей А. Днепрова: "То, что нарисовано у Ст. Лема в романе "Возвращение со звезд", не вызывает никаких научных возражений" [ Журнал "Молодой коммунист", 1964, ЛЬ 12, стр. 47. ]. Неужели возможно произнести такие слова по поводу произведения, которое и написано-то специально для того, чтобы вызывать одни возражения? Неужели читателя "Возвращения со звезд" должен волновать вопрос, можно или нельзя в действительности осуществить "бетризацию" человека, приводящую к его духовной кастрации? Автор старался, чтобы читатель не только поразмыслил над нравственно-философской проблемой, но и подумал о преступности неизвестно к чему могущих привести экспериментов над человечеством. Но, вместо того чтобы раскрыть, зачем, с какой целью Ст. Леи изобразил в романе стадо зажравшихся мещан, А. Днепров размеренно продолжает изучать вопрос, вполне ли научно писатель это сделал: "Вероятно, польский писатель придумал "бетризацию" под влиянием ведущихся нейрофизиологических опытов по отысканию в мозге животных различных центров... Нет никаких оснований считать, что в мозге нет центра злобы, центра ярости, центра мести". Вот к чему сведен смысл одного из самых гневных, самых печальных и во многом спорных произведений современной фантастики.