Реализм фантастики (полемические заметки)

Ревич Всеволод Александрович

Не надо думать, что здесь-то фантастика совсем ни при чем. Фантастический элемент в романе есть. Ведь дело, которым заняты герои романа, исследователи грозовых облаков, - самая настоящая научная фантастика. Этим не только не занимается современная геофизика, но, кажется, и не собирается заниматься. Впрочем, что значит не занимается? Исследование любого явления природы представляет интерес для ученых, но масштабы практической ценности и необходимости таких исследований в романе сильно преувеличены.

Между тем критики, писавшие о романе, - а о нем писали много, спокойно прошли мимо раздумий о том, чем, собственно, заняты герои книги. И критики были правы. Эта сторона дела органически в сюжет не входит; те же самые проблемы, которые поставил Д. Гранин в своем романе, вполне можно было бы поставить и на другом, вполне реальном научном материале.

Но

если было бы так уж все равно, зачем же писателю понадобилось обращение к фантастике? (Кстати сказать, в "Искателях" мы встречаемся точно с такой же картиной. Локатора, над которым бьются гранинские изобретатели, если не ошибаюсь, не существует и по сей день. Следовательно, мы имеем дело не со случайным, а с осознанным и повторяющимся приемом.) Я совершенно не согласен с А. Шаровым, который утверждает: "Внимательно изучив физику, вообще современную советскую науку, писатель "пересаживает" ее деятелей в третьестепенную для физики, но зато доступную восприятию неподготовленного читателя область изучения грозы. Читатель избавляется от необходимости напрягаться, чтобы понять научную сторону предмета" [ "Вопросы литературы", 1964, № 8, стр. 61. ]. Я не верю, что Д. Гранин остановился на геофизике, убоявшись трудностей квантовой механики. Дело совсем не в этом. Писателю понадобился образ грозы как символ непокорной, воистину грозной силы, с которой вступил в единоборство человек, вспышки гранинеких молний ярко озаряют столкновения людей. Это как раз обратно тому, что утверждает А. Шаров: не незаметную, третьестепенную область науки выбирает писатель, а наоборот - он создает такую, которая приподнимает и романтизирует его героев. Именно об этом говорит и название книги.

Я еще раз обращусь к Р. Брэдбери, к его рассказу "Были они смуглые и золотоглавые". Это рассказ о том, как Марс переплавляет в своем горниле землян; его почва, его воздух, его вода преображают все земное - трава приобретает нежно-лиловую окраску, женщины становятся красивыми и молодыми, у всех появляется коричневая кожа и золотые глаза. Откуда-то они узнают старинные и никогда им не ведомые марсианские слова и превращаются в марсиан, оставаясь людьми. Вот так и научная тематика должна быть переплавлена в горниле художественности, пока она не потеряет своего наукообразия и не примет приличествующий художественной литературе облик. Надо сказать, что это нелегко, как вообще нелегко создавать искусство слова. Создавать научную фантастику "тускарорского" типа значительно проще. А спрос она все равно находит.

Однако если и можно иногда простить литературную недостаточность автору иной свежей, оригинальной гипотезы (иногда привлекает и просто игра ума), что же можно сказать еще об одной, весьма своеобразной отрасли нашей научной фантастики, фантастики, в которой нет ни фантазии, ни литературы. Возьмем, например, наиболее известную (в некотором смысле слова можно даже сказать лучшую) трилогию Вл. Немцова о двух молодых людях - Вадиме и Тимофее. Два свидетельства по части того, как в трилогии обстоит дело с фантастическим началом.

Вот что сообщает издательская аннотация: "В романе "Альтаир" молодые люди отправляются в погоню за исчезнувшим телевизионным передатчиком, в повести "Осколок солнца" они попадают на "зеркальное поле", где проводятся опыты использования солнечной энергии, в романе "Последний полустанок" претерпевают всяческие приключения на Земле и в космосе..." [В л. Немцов, Альтаир. Осколок солнца. Последний полустанок. М., изд-во "Советский писатель", 1965, стр. 4. ] Поясню, что под приключениями в космосе не надо понимать полет на другие планеты (хотя Земля и написана с прописной буквы), просто друзья перелетели из-под Киева на Кавказ, случайно (и неправдоподобно) попав в летающую лабораторию, нечто вроде модернизированного дирижабля. Итак, фантастика о дирижаблях.

Впрочем, как мы сейчас увидим, даже сам автор не решается назвать свой роман фантастическим.

Вот что говорит автор (хотя и в третьем лице): "Первые две книги автор назвал научно-фантастическими, а потом, убедившись, что фантастики в них мало и повествуют они о сегодняшнем дне, автор написал в подзаголовке третьей книги просто "роман".

(Уточню логику: убедившись, что фантастики мало в первых двух ннигах, автор снимает рубрику с третьей.
– В. Р.) Автор считает своим долгом предупредить, что в них нет полетов в дальние галактики, нет выходцев с других планет, нет всесильных роботов... Автор не берется

предугадывать, какой будет техника через много лет, - жизнь часто обгоняет мечту. Но как хочется помечтать о чистых сердцах и о том, как бы сделать всех людей хорошими!" Желание сделать всех людей хорошими можно только поддержать, а в том, что фантастики маловато, собственно говоря, никакого преступления нет. Как известно, можно писать неплохие книги и совсем без фантастики. Но раз автор "не берется", может быть, не стоит и претендовать на титул "научного фантаста". Очевидно также - это следует из слов самого Вл. Немцова - что к его произведениям надо подходить с меркой требований самой обыкновенной прозы. Ведь фантастики в них ничуть не больше, а то и меньше, чем у Д. Гранина.

Но появление такой книги среди обычных романов, без защиты броневым щитом - "научная фантастика", почти невозможно.

Я приведу только одну цитату, показывающую "объемность" психологических характеристик немцовских "чистых сердец": "Многие девушки высмеивали редкую прямолинейность Багрецова, его искренность и полное отсутствие дипломатии. А у него это было нечто вроде жизненного принципа. Он считал, что хитрить можно лишь в борьбе с врагом, да и то это называется не хитростью, а стратегией. Он учился играть в шахматы, но безуспешно - ведь там нужно придумывать разные комбинации, а у него такого таланта не было. На футбольном поле он никак не мог оценить искусства технических игроков с их обманными движениями: финтами, уловками. Конечно, игра есть игра, но внутри поднималось что-то вроде протеста..." И так страница за страницей, огромные тома... Переиздание за переизданием, вот что делает маленькая рубрика! А ведь еще Иоганнес Бехер говорил: "Нельзя забывать, что наряду с реализмом, натурализмом, символизмом, экспрессионизмом (научной фантастикой.
– В. Р.) и прочими измами существует еще кое-что - оно не укладывается ни в одну из этих рубрик, а попросту говоря, находится по ту сторону всех "измов" и ничего общего с ними не имеет, потому что оно просто-напросто плохо".

НАСТОЯЩЕЕ ЧЕРЕЗ БУДУЩЕЕ

Существует еще одна точка зрения на фантастику как на литературу, которая по преимуществу должна заниматься раздумьями о будущем. Что ж, действительно, будущее - наиболее частое и, так сказать, наиболее органичное время действия для фантастики.

Конечно, не надо далеко ходить за примерами, чтобы обнаружить фантастические книги, например, о настоящем (тот же "Человекневидимка"), но безусловно справедливо утверждение, в котором подлежащее и сказуемое поменялись бы местами: произведения, действие которых отнесено в будущее, это всегда в той или иной мере фантастика.

Я не случайно употребил такую неуклюжую формулировку, вместо того чтобы сказать просто "произведения о будущем". Дело в том, что выражение "произведения о будущем", в сущности, только метафора. Любое "произведение о будущем" - это прежде всего произведение о настоящем. Пусть даже автор и вправду старается уловить, предугадать пути развития человечества, все равно, помимо ли его воли или - что значительно чаще - в полном соответствии с ней, он будет отражать в своих книгах представления, мысли, настроения и знания сегодняшнего дня. "Отразить" завтрашний день, а тем более следующий век (тысячелетие и т. д.) - увы!
– невозможно. Но невозможно и полно отразить духовный мир современника без его сегодняшних раздумий о будущем. Такие раздумья - неотъемлемая черта настоящего. Вот как говорил Д. Писарев: "Если бы человек не мог представить себе в ярких и законченных картинах будущее, если бы человек не умел мечтать, то ничто бы не заставило его предпринимать ради этого будущего утомительные сооружения, вести упорную борьбу, даже жертвовать жизнью". Это внутреннее противоречие "произведений о будущем" иногда плохо осознается некоторыми читателями и критиками, что приводит к известным недоразумениям в их суждениях.

Зато его очень хорошо понимает, скажем, такой писатель, как Станислав Леи: "...Должен признаться: будущее занимает меня лишь как человека, интересующегося наукой. Как писателя меня волнует только настоящее, современность. Иногда читателям кажется, что в моих книгах изображаются картины конкретного будущего. Между тем такой задачи я перед собой даже не ставлю... Пусть люди будущего сами решают свои проблемы - мы будем решать наши" [Газета "Советская культура" от 11 декабря 1965 года].

Именно злободневность тех проблем, которые подняла сейчас фантастика, и есть главная причина ее гигантской популярности.