Реальность
Шрифт:
– Филипп Андреевич, голубчик, вы напрасно не дослушали меня, я вам далеко не всё о нас выложил, мы совсем даже и не закончили. Разговор этот совсем не последний, вы подумайте обо всём хорошо и подробно. А мы ещё вернёмся, и подойдём к вам обязательно.
– Хорошо, хорошо. Заходите. Чаю обязательно попьём, не забудьте только сушек прихватить. До свиданья, Алузиль Магомедович, удачи вам! – ответил ему Сёчин, и с огромным облегчением захлопнул за ним дверь.
«Что это было? Как сон, честное слово. А Оське я уши надеру, это точно! Что-то не в меру разболтался последнее время, ещё друг называется! Так, ладно, пора на сцену, скоро премьера» – стоя у открытого окна, размышлял Филипп, как вдруг увидел идущего через парк,
А возле огромной цветочной клумбы его дожидался странного вида человек – высокого роста, в длинном, до пола тёмно-сером плаще, и не смотря на жару, на голове у него красовалась фетровая шляпа. Кроме того, своей прямой спиной и широкими плечами человек напоминал строевого офицера в отставке. «Или служил всю жизнь, или аристократ какой. Только откуда взялся он тут, в нашей тайге? Архонт неведомый!». «Мозоль» – а именно так стал именовать Филипп недавнего посетителя с первых минут знакомства, в этот момент подходил к высокому человеку. И шёл он, что называется – «на полусогнутых». Даже не шёл, а как прозвучало у сочинителя в тот момент в голове – подползал. Оказавшись рядом, принялся весьма унизительно в чём-то оправдываться. Высокий слушал молча, не говоря ни слова. Когда Алоизий, очевидно, закончил свой отчёт, слушавший кивнул, и повернул голову прямо на окно, через которое Сёчин как раз наблюдал эту сцену. От неожиданности Филипп вздрогнул, и разом присел – ему показалось, что «архонт» глянул прямо ему в глаза!
Через минуту мастер осторожно приподнялся, и осторожно выглянул через подоконник – в парке никого не было, только одинокая старушка с продуктовыми пакетами в руках, прихрамывая, брела по тротуару.
В коридоре за дверью послышалось:
– Филипп Андреевич, вы у себя?
Мастер подошёл к двери, выглянул. Перед ним стоял Семён-электрик. С улыбкой глядя на Сёчина, по-дурацки спросил:
– А чё это вы там делаете, а? Один, что-ли?
– Сеня, тебе чего нужно?
Тот, вытягивая шею, пытался рассмотреть что-то за спиной Филиппа:
– Так это вы меня искали, а мне ничего. Чего хотели?
– Да, хотел. Пойдём на сцену, там объясню.
Поднявшись по боковым ступенькам, Филипп с Семёном остановились – шла репетиция. Действие четвёртого акта приближалось к концу – Корделия, собираясь послать порученца за отцом, вела монолог, обращаясь к лекарю – она готова заплатить любую цену, чтобы «вернуть ему утраченный рассудок». Придворный эскулап ответствал принцессе, что для этого нужно обеспечить больному «покой, ниспосылаемый природой», и прием целебных трав.
В момент прочтения Зинаидой Петровной страстного монолога о больном отце, Филипп с Семёном находились с правой стороны сцены, за краем кулис, и внимательно наблюдали за происходящим.
И тут Сёчин заметил, что на противоположной стороне подмосток происходит какое-то непонятное движение. Не в силах понять, он повернулся к Семёну:
– Сеня, что там случилось, кто это?
Электрик прищурился, двинул корпусом немного в сторону, чтобы разглядеть происходившую суету за актёрами на сцене, и махнул рукой:
– Да это алкашня наша, Лёва с Эдиком, не обращайте внимания, видать приняли немного внутрь, вот и дурачатся теперь. Давайте лучше на артистов посмотрим.
А на сцене уже заканчивался четвёртый акт, и во время беседы Корделии с придворным врачом, со стороны Филиппа на сцену вышел наряженный в цветные панталоны глашатай, который громким голосом оповестил присутствующих о перешедших в наступление британцев.
И тут произошло то, чего не задумывал даже гениальный англичанин – в момент, когда глашатай на сцене объявил о предстоящей экспансии бриттов, с противоположной стороны, с диким воплем «А-а-а-бляха!», на сцену вырвался Лёва,
*****
С трудом открыв веки, Филипп пришёл в себя. Некоторое время с недоумением оглядывался по сторонам: «Где это я?», а увидев рядом штатив с капельницей, крашеные голубые панели, осознал: «Ну да, в больнице». В памяти тут же всплыло последнее, что он помнил – несущийся прямо на него безумный Лёва в шлеме, и с огромным мечом в руке, затем толчок в грудь, и дикая, пронизывающая сознание острая боль. Пошевелил руками-ногами – так, всё ясно, это надолго – левые рука и нога покоились в гипсе.
– А, очнулся, – послышался голос откуда-то со стороны. Сёчин с трудом скосил глаза вбок – голову повернуть не удавалось, мешал шейный корсет.
– Так точно, отозвался он слабым голосом, и уточнил, – что со мной?
К койке подошла медсестра. Постучала ногтем по бутылочке с раствором, внимательно посмотрела ему в глаза, и с улыбкой ответила:
– А с вами, Филипп Андреевич, целый букет переломов – трещина правой ключицы, двойной перелом лучевой кости слева, и закрытый перелом левой же голени. Сломаны два ребра, на левой стороне лица наложены шесть швов, на лбу – четыре. И изюминка на торте – сотрясение мозга, но лёгкое. Могу обрадовать – зубы все целые, температуры нет, катетр в уретру ставить не пришлось, почки работают хорошо. Минимум недельку придётся полежать. Ещё вопросы есть?
– Ни фига себе, почти весь остеологический атлас присутствует. Я вообще живой?
Медсестра рассмеялась:
– Я бы вас ущипнула, но пока не стоит – обезбол ещё действует, всё равно не почувствуете. Но в целом здоров – утром всем отделением наблюдали у вас полноценную эрекцию.
Филипп закрыл глаза:
– Ну уж зачем в краску-то меня вгоняете? Мне и так плохо.
– Не надо стесняться. Это же хорошо, значит организм нормально функционирует, кровь полноценно двигается по всем органам. Радуйтесь, а не стесняйтесь, Филипп Андреевич.
– А вас как зовут?
– Вот ещё одно подтверждение хорошего, адекватного состояния – как про эрекцию уточнили, сразу знакомиться с сестричкой начали! – медсестра уже откровенно веселилась, – у меня классическое имя медицинской сестры – Мария, но учтите, что я замужем за военным, так что будем продолжать просто лечиться!
Сёчину уже по-настоящему стало неудобно, и он хотел начать извиняться, но тут в дверь палаты постучали, и прозвучал знакомый женский голос:
– Войти к жертве британского нашествия можно?