Ребенок без способностей
Шрифт:
Мистер Гельмгольц прокашлялся:
– Я восхищен силой твоего духа, Пламмер, но не слишком ли это высокая планка для первого состязания в году? Может быть, тебе начать, скажем, с Эда Делани?
Делани занимал последний стул во втором составе.
– Вы не поняли, - сказал Пламмер.
– У меня новый кларнет.
– Гм? А, вот как.
Пламмер погладил атласно-черный бочонок инструмента, как будто это был меч короля Артура, наделяющий своего владельца волшебной силой.
– Он не хуже, чем у Флэймера, - сказал Пламмер.
– Даже лучше.
В его голосе звучало предостережение: мистеру
– Хм, - сказал мистер Гельмгольц.
– Что ж, посмотрим, посмотрим.
После занятий он столкнулся с Пламмером в коридоре, полном народу. Пламмер что-то сердито говорил удивленному оркестранту-новичку.
– Знаешь, почему оркестр проиграл Джонстаунской школе в июне?
– спросил Пламмер, по-видимому, не замечая, что m спиной у него стоит мистер Гельмгольц.
– Потому что перестали учитывать заслуги музыкантов. Увидишь, что будет в пятницу.
Мистер Джордж М. Гельмгольц жил в мире музыки, и даже волны мигрени накатывали в музыкальном ритме, как гортанный гул бас-барабана диаметром семь футов. Близился вечер первого дня конкурсов нового учебного года. Мистер Гельмгольц сидел у себя в гостиной, прикрыв глаза и ожидая другого звука - шлепка вечерней газеты, которую Уолтер Пламмер, разносчик, швырял в обшитую досками стену дома.
Когда мистер Гельмгольц подумал, что предпочел бы отказаться от газеты в день конкурса, потому что вместе с ней приходил и Пламмер, газета с шумом упала на крыльцо.
– Пламмер!
– крикнул он.
– Да, сэр?
– сказал Пламмер с тротуара.
Мистер Гельмгольц прошаркал к двери в своих мягких шлепанцах.
– Прошу тебя, мальчик мой, - сказал он, - давай будем друзьями.
– Конечно, почему бы нет?
– сказал Пламмер.
– Оставим прошлое в прошлом, как я всегда говорю.
– Он напряженно попытался изобразить приветливую улыбку.
– Все вода унесла. Уже прошло два часа с тех пор, как вы всадили в меня нож.
Мистер Гельмгольц вздохнул.
– У тебя есть минутка? Нам пора поговорить, мой мальчик.
Пламмер спрятал свои газеты в кустах и вошел. Мистер Гельмгольц жестом пригласил его сесть на самый удобный стул в комнате, тот, на котором только что сидел сам. Пламмер предпочел присесть на краешек жесткого стула с прямой спинкой.
– Мой мальчик, - сказал капельмейстер, - Бог создал людей разными: одни могут быстро бегать, другие - писать замечательные рассказы, кто-то умеет рисовать картины, кто-то может продать что угодно, а некоторые могут сочинять прекрасную музыку. Но Он не создал никого, у кого бы все хорошо получалось. В процессе взросления есть этап, когда мы узнаем, что у нас хорошо получается, а что нет.
– Он потрепал Пламмера по плечу.
– Последний этап - выяснение, что у нас не получается, - самый болезненный. Но каждый должен через это пройти, а затем отправиться на поиски своего подлинного я.
Голова Пламмера все ниже и ниже опускалась на грудь, и мистер Гельмгольц поспешил обратить его внимание на свет в конце тоннеля:
– Например, Флэймер никогда бы не справился с таким делом, как доставка газет, учет и поиск новых клиентов. У не-
го не так голова устроена, и он не смог бы этим
– Вы правы, - сказал Пламмер с неожиданной живостью.
– Только очень однобокий человек достигает успехов в одной области, как Флэймер. Я думаю, лучше развиваться равномерно. Конечно, Флэймер переиграл меня сегодня по всем статьям, но я не хочу, чтобы вы думали, будто я обиделся на это. Меня другое достает.
– Молодец, ведешь себя как взрослый, - сказал мистер Гельмгольц, - однако я хотел указать тебе на то, что у нас у всех есть слабости, и…
Пламмер замахал на него руками:
– Не надо мне объяснять, мистер Гельмгольц. У вас столько работы, было бы чудом, если бы вы все делали правильно.
– Подожди, Пламмер!
– сказал мистер Гельмгольц.
– Я только прошу, чтобы вы взглянули на это с моей точки зрения, - сказал Пламмер.
– После того как я вернулся с состязания с первым составом, после того как я всю душу вложил в игру, вы натравили на меня эту мелочь из третьего состава. Мы с вами знали, что я полностью выложился, а им мы просто даем поиграть в конкурс. Но вы им об этом сказали? Нет, черт побери, не сказали, мистер Гельмгольц, и вся эта мелочь считает, будто они играют лучше меня. Вот что меня мучит! Они думают, я на самом деле занял последнее место в третьем составе.
– Пламмер, - сказал мистер Гельмгольц.
– Я пытался объяснить тебе кое-что как можно мягче, но единственный способ донести это до тебя - сказать прямо.
– Валяйте, давите критику, - сказал Пламмер, вставая.
– Давить?
– Давите, - сказал Пламмер твердо. Он направился к двери.
– Наверно, этими разговорами я начисто лишаю себя шансов попасть в первый состав, мистер Гельмгольц, но, честно говоря, именно из-за таких происшествий, как сегодня, оркестр проиграл в июне.
– Он проиграл из-за семифутового бас-барабана!
– Добудьте такой для Линкольнской школы, и посмотрим, что у вас тогда получится.
– Я готов за него руку отдать!
– сказал мистер Гельмгольц, мгновенно отвлекаясь на свою заветную мечту.
Пламмер остановился на пороге.
– Такой, как у Рыцарей Кандагара на парадах?
– Вот-вот!
– мистер Гельмгольц вообразил огромный барабан Рыцарей Кандагара, достопримечательность каждого местного парада. Он попытался представить себе этот бара-
бан с нарисованной на нем черной пантерой Линкольнской школы.
– Так точно, сэр!
– Когда капельмейстер вернулся на землю, Пламмер уже оседлал свой велосипед.
Мистер Гельмгольц закричал Пламмеру вслед, чтобы вернуть его и прямо сказать, что у него нет ни малейшего шанса выбраться когда-нибудь из третьего состава, что ему никогда не понять, что цель оркестра - не просто издавать звуки, а издавать их особым образом. Но Пламмера и след простыл.
Почувствовав облегчение - теперь можно было расслабиться до следующего конкурса, - мистер Гельмгольц сел на стул, чтобы насладиться своей газетой, и прочитал, что казначей Рыцарей Кандагара, уважаемый гражданин, скрылся с фондами организации, оставив неоплаченными счета Рыцарей за последние полтора года. "Мы расплатимся со всеми сполна, даже если придется продать все, кроме Священного Жезла", - сказал Высочайший Камергер Внутреннего Храма.