Ребенок к ноябрю

Жуховицкий Леонид Аронович

— Пошли.

В коридоре Витька попросил ее минутку подождать и, чуть пройдя вперед, остановился у двери с табличкой «Раздевалка» и черненьким женским профилем. Он постучался и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь. Дарья тоже подошла, заглянула. Раздевалка была безлюдна, на лавке у стены стояли две большие модные сумки, одна совсем шикарная, другая победней, с вешалки свисали пятнистые штаны и еще что-то дорогое и редкое. Дальше, за полуоткрытой дверью душевой, шумело и плескалось.

— Света! — крикнул

Витька. — Света Ващенко!

И тут — Дарья только глаза вытаращила — из душевой выскочила та красивая девчонка со стрижкой под мальчика и прямо голяком зашлепала к Витьке. Углядев сзади Дарью, вроде бы запнулась, покраснела, но назад все же не сквозанула, наоборот, чуть ускорила шаг. На смуглой коже выделялся бледный треугольничек.

— На вот тебе ключи, — сказал Витька и швырнул ей целую связку, — все запрешь. Кладовку проверь и свет выруби. Я внизу буду, на лавочке.

— Ага, — кивнула девчонка, бросила ключи в богатую сумку и побежала в душ, светлея аккуратной задницей.

И загореть успела, совсем уж подавленно подумала Дарья.

Удручало даже не беспардонное нахальство, а девкина фигурка: с такими ногами можно шастать голяком! Да и вообще все… Соплюха ведь, совсем соплюха — а прическа какая, а сумка, а штаны вон висят… Прямо артистка: ногти на ногах в лаке, даже волосики на стыдном месте будто в парикмахерской прилизаны…

— Это и есть твой плюс? — спросила она Витьку.

— А? — увидев ее рядом, он смутился. — Понимаешь, у нас ведь все поездки, то игры, то сборы, живем тесно…

— Они у тебя все так, телешом, бегают?

— Да нет, конечно, но… Я ведь раньше массажистом подрабатывал… Жизнь, понимаешь…

— Да, понимаю, — отпустила ему грехи Дарья.

Когда спускались по лестнице, Витька спросил:

— Так чего за дело?

— Дело-то? Да есть дело, но…

— Какое еще «но»? Давай, говори. Если в моих силах…

— Это не срочно, — сказала Дарья, — когда-нибудь потом. Дом наш хотят расселять. Может, и мне что перепадет. Так вот… ну, когда, в общем… Переехать поможешь?

Он даже обиделся:

— Да ты что? Чтоб я тебе не помог — было? Тоже еще вопросики… Приведу свой курятник — видала, какие лошади? — да они тебя вместе с домом куда надо перенесут!

— Значит, тогда позвоню, да? — Дарья поцеловала его в щеку и пошла к метро…

Ладно, авось, когда-нибудь переехать поможет.

— Допустим. Ну и что? — спросила Надин.

— Ну и все. Противно мне стало! — громко объяснила Дарья, тоном компенсируя недостаток уверенности.

Они сидели на кухне у Гаврюшиных, гоняли чай, ели принесенный Дарьей торт «Праздничный» и пытались на пару разобраться в том, что одной Дарье понять было не под силу.

— Что противно? — нудновато поинтересовалась Надин, сбивая Дарьины эмоции.

— Все

противно! Смотреть на нее противно!

— Ах, смотреть. Ну, ну, — Надин покивала вроде бы с сочувствием, после чего жестко сказала: — Вот к этому, мать, привыкай. Смотреть на них тебе придется до конца жизни. И будет все хуже и хуже.

— Почему?

— Потому, что мы с тобой будем все старей, а они все моложе.

— Но я же не про это, — попыталась защититься Дарья, — это пускай. Но чтобы вот так нахально, голяком…

Тут Надин скривилась с таким пренебрежением, что Дарья даже растерялась. Чего она такого сказала? Ведь не врет же…

Потом поняла, что, пожалуй, врет. Все одинаковы, и она не лучше. Лет десять назад летом ездили на озеро, ночью купались всей компанией, и она со всеми. Ну и чего? Ничего. Или в деревне, когда с Надин и еще одной подружкой пошли в хозяйскую баню, чисто скобленую, с жаркой каменкой, а потом, разойдясь, крикнули Лешего, и он отлупцевал их распаренным веником так, что дергались и вопили…

Неужели зависть? Дарья огорчилась. Уж завистливой себя никогда не считала.

— Мы с тобой, слава богу, наплясались, — сказала Надин, — а она на эту гулянку только пришла. Вот и вертит всем, что вертится. Ну и черт с ней, пока что и нам с тобой места хватит. А с Витькой надо было договориться. Телефон теперь знаешь — позвони и договорись.

— Это исключено, — уперлась Дарья.

— Вот тебе раз!

— Ты пойми, он же меня любил. Я для него светлое воспоминание. А тут приду клянчить, как побирушка.

— Не клянчить, а попросить об услуге.

Дарья молчала. Надин посмотрела на нее внимательно:

— Ну? Давай.

— Чего?

— Ведь надумала что-то, так? Вот и давай.

Дарья собралась с духом.

— Надь… Ну ведь живу я как-то? И ничего, нормально, очень даже вполне. Ну, конечно, хорошо бы… Но вот видишь — не судьба. Не выходит. Чего ж головой об стену биться? Если как-нибудь само получится… Ну, а нет… Ведь однокомнатную и так могут дать, кому-то же дают?

Вопрос прозвучал столь жалко, что Надин даже не стала отвечать. Она крикнула в дверь:

— Мужик!

Из комнаты послышалось неопределенное ворчание.

— Лень!

Леший вошел и остановился в дверях.

— Чайку не хочешь! Гляди, какой торт.

— Потом, — сказал Ленька, налаживаясь назад.

— Сядь, — остановила Надин, — послушай, чего любимая женщина сообразила.

Он неохотно сел на край стула — видно, оторвали от своего.

— Раздумала девушка, — сказала Надин, — не хочет квартиру получать.

— Как не хочет?

— Так. Не нуждается. В коммуналке, говорит, лучше. Тем более — гены нынче большой дефицит. Только по праздникам отпускают, и то самым передовым.