Ребенок к ноябрю
Шрифт:
Ленька, привыкший к манере жены, уставился на Дарью.
— Ну, не выходит, — повторила она совсем уж беспомощно.
— Что не выходит?
Дарья молчала, и Надин объяснила сама:
— От чего дети бывают.
Ленька протестующе вскинул брови:
— Что значит не выходит? Два раза сорвалось, так уже и не выходит?
— Три раза, — поправила Дарья.
— Ну, три. Так ведь не тридцать же! Вон, все лето впереди. Поедет в Сочи…
Надин сказала с досадой:
— Лень, какие Сочи? А если
Леший погрузился в размышления:
— Ну а, допустим, Дашка будет на пятом месяце?
— Площадь дают не на пузо, а на человека.
— Если как следует похлопотать…
Дарья ела тортик, разговор шел как бы мимо нее. Но именно это успокаивало и обнадеживало. Слава богу, не одна, под защитой. И Ленька, вон, кипятится, как отец или брат, и Надин говорит то, что и сама Дарья сказала бы, только у Надин выходит понятней и умней. Обсудят, подумают и решат, а ей скажут, что делать. Сколько раз так бывало, и никогда не приходилось жалеть. Не одна, есть люди…
Дарья подрезала тортика и положила на блюдце Лешему и Надин.
— Да ты посмотри на нее, — говорила подруга, — пойдет она хлопотать?
— Я пойду! — воинственно заявил Ленька. — Сам пойду!
— Это конечно, — кивнула Надин, — придется. Но ты прикинь реально. Однокомнатных всегда мало, а желающих — и блатных, и богатых, и всяких…
Ленька упрямо мотнул головой:
— А вот это плевать! На Дарье и так всю жизнь ездят. Хоть блатные, хоть богатые, а квартиру она должна получить… Даш, ну чего ты? Соберись. Ты же красивая баба.
— Да будет тебе, — улыбнулась Дарья. Хоть и врет, а слушать приятно.
— Ну, привлекательная, — сбавил Леший, — я мужчина, мне лучше знать.
— Лень, — терпеливо вернула к делу Надин, — ну не выходит у нее. Заело что-то, бывает же. Давай-ка еще раз, вспомни своих.
— Да вспоминал, — сразу потух Ленька. Потом вдруг вскинулся: — Стойте, бабы. Есть же вариант. Во всех газетах пишут! Делают искусственно в больнице. Искусственное осеменение.
— Как коровам, что ли? — уточнила Дарья.
— Ну! — хохотнул Ленька. — Один шприц, и никаких хлопот.
Дарья с достоинством поджала губы:
— Я все-таки не корова. Уж как-нибудь без шприца обойдусь.
Надин идея тоже не пришлась по душе. Да и сам Леший за нее не цеплялся. Он вновь задумался, потом спросил, есть ли у Дарьи отгулы, и узнав, что есть, сказал, что лучше всего съездить в Ригу. Поездом ночь, самолетом час. С гостиницей, правда, надо покумекать.
— А чего в Риге? — заинтересовалась Дарья. В Ригу она давно хотела, слышала много, но ни разу не была.
— Понимаешь, — постепенно воодушевляясь, стал объяснять Ленька, — мужики наши недавно были, рассказывали. Портовый город. И этим все сказано. Моряки. Представляешь, приходят парни из загранки, полгода без берега. Да они кидаются
— Ну, знаешь, — обиделась Дарья, — я себя не на помойке нашла.
Ленька растерялся, стал что-то объяснять, обещал обмозговать все как следует… Потом погладил Дарью по щеке и ушел в комнату.
Сказать было больше нечего, молчать тяжело. Надин крикнула Лешему, чтобы принес телик, тот притащил — ящик у Гаврюшиных был удобный, маленький, как раз для малометражной квартиры. Хорошая вещь — и новостишку подкинет, и развлечет за поздним чаем, и успокоит, как сейчас.
Надин пощелкала программами и остановилась на первой. Международный комментатор говорил про НАТО, губы его иронично кривились. Обычно Дарье нравился этот хорошо одетый везучий мужчина в красивом галстуке и солидной прическе, уверенно рассказывающий о странах, где самой Дарье вовек не побывать. Но сейчас было неприятно смотреть на ухоженное породистое лицо человека, который удобно устроился в жизни и для которого Дарья со всеми ее заботами не существует и никогда не будет существовать.
Надин снова говорила, наверняка что-то разумное, но Дарья в слова не вникала — отключилась, ушла в свое. Она поняла четко: никакого путного совета ей сейчас не дадут, она не знает, как быть, но и они тоже. А раз так, не станет она больше никого искать. Не станет унижаться. Надо ребенка, конечно, надо, еще как надо. Но не какого же попало. Не от кого же угодно! Что за ребенок, если противно вспоминать отца? Пусть лучше через год, пусть в коммуналке, в малосемейке — но от хорошего человека.
Дарья сидела, сгорбившись, по кончикам пальцев ползла противная дрожь. Ребенок тут был ни при чем, от ребенка она отказываться не собиралась, авось, повезет, когда-нибудь да родит, не старуха, года три еще вполне есть. Но ее оглушало и давило крушение всего, что успела наметить. Не будет тесноватой уютной квартирки, гнезда, норы, где не страшно стариться, где и для сына угол, и для себя угол, и для обоих вместе стол на кухне, маленький цветной телевизор и полка, где всегда будет запас чая, пара банок с вареньем и кексик с изюмом, который и черствый хорош.
Мечта эта еще не рухнула, но жутче всего было именно то, что не рухнула, а рушится прямо сейчас, на глазах. Надо было срочно что-то делать — а что? И даже хотелось, чтобы все скорей развалилось до конца, осталось позади, и не надо было больше себя грызть, не надо дергаться, заранее зная, что все равно ничего не выйдет, кроме нового стыда…
Надин произнесла что-то вопросительное, а Дарья наобум возразила:
— Чего ж тут поделаешь, раз не судьба?
В судьбу она верила: повезет, так повезет, а не повезет, так хоть лбом об стену.