Ребенок на заказ, или Признания акушерки
Шрифт:
Одно я знала твердо. Справедливо или несправедливо, она считала меня виновной в гибели Сэма.
Были такие минуты, когда я сама обвиняла себя в этом.
12
Эмерсон
В пятницу после полудня я подумала, наконец, что у меня выпало свободное время, чтобы заняться коробкой с письмами и открытками Ноэль. Дженни еще не возвращалась из школы, Тед показывал клиенту квартиру, и я после ланча закрыла кафе. Мне говорили, что надо бы подавать еще и ужин, но я могла справляться только с завтраком и ланчем. Во всяком случае, пока мне и это удавалось с трудом.
Вернувшись
– Что вы обе делаете дома? – спросила я, глядя на аккуратно уложенные кипы одежды и одеял.
– Сегодня короткий день, – сказала Дженни. Она обняла меня. Дженни любила обниматься. Это у нее было от меня. Уж, конечно, не от Теда.
– Как дела, Грейс? – спросила я, доставая из одной кучки крошечный желтый свитер ручной вязки. – Надо же, какая прелесть.
– Все нормально, – сказала Грейс. – Хотя шитье мне ужасно надоело.
Она показала мне одно из одеял, и я не могла не рассмеяться, глядя на сморщенную строчку подшивки.
– Другие у меня получились получше, – сказала она. – Это машина затянула. Маме пришлось ее отладить.
Я могла вообразить Грейс за шитьем. Может быть, ей даже нравилось это занятие. Она всегда любила заниматься чем-то в одиночестве. Писать. Рисовать. Читать.
– Послушайте, – сказала я. – Через пару недель юбилей Сюзанны. Нам с Тарой нужна помощь с украшениями в доме. Не нашлось бы у вас времени…
– У Сюзанны юбилей? – Грейс подняла на меня глаза, оторвавшись от одеяла, которое она складывала.
Я кивнула.
– Пятидесятилетие. Мы устраиваем все здесь, у нас, и…
– А Клив приедет? – спросила она. В ее лице было столько надежды, столько ожидания, что мне было тяжело смотреть на нее.
– Не знаю, детка, – сказала я. – Может быть. – Когда Клив порвал с ней, из глаз Грейс исчез блеск.
Грейс уронила одеяло, которое держала в руках, и достала из кармана телефон. Я видела, как она набирала сообщение – Кливу, конечно. Дженни тоже следила за ней, и я не могла не заметить тревогу на ее лице.
Дженни посмотрела на меня.
– Мы сможем помочь, мама, – сказала она.
– Прекрасно, – сказала я. – И еще одно. Когда я сегодня утром говорила с Сюзанной, она сказала, что ночью родилось еще двое детишек, и спрашивала, не могла бы одна из вас – или вы обе – подвезти в больницу приданое для них.
– Ну разумеется, – сказала Дженни. С тех пор как моя дочка получила права, она готова была воспользоваться любым предлогом, чтобы выехать.
Грейс оторвалась от телефона.
– Ты не могла бы сначала подбросить меня домой? – спросила она.
– А ты не хочешь посмотреть на детей? – спросила Дженни.
Грейс покачала головой. Но я знала, что это не детей она не хочет видеть, а больницу. Тара говорила мне, что она даже дорожного знака, указывающего направление на больницу, не могла видеть, не бледнея.
– Вещи надо доставить сегодня до вечера, – сказала я, – так что я предоставляю решать вам.
– Хорошо, – ответила Дженни.
Я направилась к лестнице и уже спустилась до половины, когда я услышала, как Дженни спросила Грейс.
– Что он сказал?
Я остановилась и застыла, прислушиваясь.
– «Не могу не приехать, иначе она от меня откажется», – сказала Грейс.
Я представила себе, как она читает это сообщение на дисплее. В ее голосе я услышала
«О Грейси, – подумала я. – Ему восемнадцать, и он в колледже. Для тебя там места нет».
Внизу я сразу же направилась в наш кабинет, где меня ожидала коробка с письмами и почтовыми карточками Ноэль. Эта коробка начинала мне казаться еще одним человеком в моем доме, человеком, имеющим слишком большую власть для того пространства, какое она занимала. Эта коробка была нашей последней надеждой. Никаких ответов в доме Ноэль мы не получили. Тара и я говорили со всеми работниками роддомов в радиусе двадцати миль, и все они знали то, чего не знали мы: Ноэль прекратила заниматься акушерской практикой много лет назад. Последнее время мало кто ее видел, поэтому мы стали спрашивать, находилась ли она в депрессии. Сюзанна и другие волонтеры обращались с этим вопросом к нам. Что бы ни мучило Ноэль, она это скрывала. И я подозревала, что и коробка не даст нам ответа на этот вопрос, но какую-то надежду она мне давала.
Больше никаких задержек. Время у меня осталось. Сейчас я приступлю.
Мы с Тедом пользовались кабинетом совместно. Это была комната с низким потолком, пристроенная прежними владельцами для родственников… родственников, которых они явно недолюбливали. Низкий потолок производил впечатление подавленности, но места нам хватало. Письменный стол Теда и офисное оборудование помещались с одной стороны, мой маленький стол – с другой. По одной стене, без окон, были встроенные книжные шкафы, а перед окнами стояли два длинных стола, на которых Тед мог расстилать карты нашего района. В настоящий момент под столами похрапывали собаки. До того как я открыла свое кафе, я держала в кабинете бумаги по дому. Теперь у меня хранились здесь документы, связанные с кафе. Моя жизнь складывалась просто замечательно, и мне уже начинало казаться, что все в ней происходило как по волшебству. Теперь, когда Сэма и Ноэль не было в живых и мне предстояло потерять моего деда, я знала, что у меня уже никогда не будет такого ощущения полного благополучия.
Я села в кресло у окна и взяла первую пачку открыток и писем из коробки. Но я быстро поняла, что такой подход ни к чему не приведет. Одно письмо в моих руках было получено месяц назад, а другое, судя по дате, оказалось восьмилетней давности. В этой же пачке была копия электронной переписки Ноэль с другой акушеркой. Две детские фотографии. Фотография мальчика-подростка. Поздравительная открытка от Дженни, которую я ей купила много лет назад, чтобы послать Ноэль. Похоже было, что Ноэль взяла огромный смеситель и перемешала им все в этой коробке. Жаль, что у Тары не было времени мне помочь. За полчаса она бы все это разложила в алфавитном порядке и по датам.
Я встала, очистила место на одном из длинных столов перед окнами и начала раскладывать в отдельные пачки карточки, письма, фотографии и небольшое количество газетных вырезок. Тед по-прежнему считал, что все это следует выбросить, но ведь Ноэль это сохранила. Значит, это было для нее важно. Я старалась представить себе, что она чувствовала, опуская каждый листок или фотографию в коробку. Зачем она хранила их? Тед считал, что я впадаю в сентиментальность, горюя о Ноэль и тревожась о дедушке. Он говорил, что у меня навязчивые идеи, и, может быть, так оно и было, но коробка была последней связью с одной из моих лучших подруг. В ней было что-то, чем она дорожила достаточно для того, чтобы это хранить.