Ребёнок от босса. Научи меня любить
Шрифт:
Не знаю связано это с её патологической скромностью или с какими-то дебильными принципами, но меня это раздражает.
Хочу, чтобы позвонила. Чтобы хоть раз сказала, что ей нужна моя помощь или вот сейчас просто спросила бы какого чёрта я до сих пор не у неё в квартире.
Как идиот полный гипнотизирую телефон в течении нескольких секунд, после чего чертыхнувшись, набираю сам.
– Алло, – она берёт после третьего гудка.
– Ты готова? Все вещи собрала? – спрашиваю, выкидывая окурок за окно.
– Да… вроде
– Отлично. Я буду минут через двадцать. Съезжаю с КАДа. В пробке в центре долго простоял.
– Хорошо, – отвечает спустя несколько секунд молчания. – Может, я тогда, пока вы едете, коробки вниз спущу?
– Инна, ты… – хочется сказать дура, но я вовремя себя одёргиваю. – Ты в своём уме? С пузом будешь коробки таскать с пятого этажа? А чё не рояль? Давай тогда рояль сразу. Можем ещё тебя на подработку грузчиком устроить. У нас как раз соседи выезжать собрались. Поможешь им мебель в фургон погрузить.
– Прекратите иронизировать, Глеб Викторович, – даже не видя её лица я знаю, что она сейчас поджимает губы. Она всегда так делает когда злится. Это вообще её единственный способ проявления негативных эмоций. В отличие от меня. Вот я как раз за последние семь месяцев, прошедших с моего развода, их привык проявлять на полную катушку.
Вот и сейчас хочется. Охренительно хочется взорваться, потому что от её этого “Глеб Викторович” меня передёргивает. Перед глазами сразу встаёт картинка – Инна, я, двое наших детей. И этот чёртов “Глеб Викторович” в её исполнении.
Мама, Глеб Викторович, я – дибильная семья!
Не знаю, что нужно сделать, чтобы она наконец привыкла называть меня по имени.
– Я не иронизирую, Инна. Просто хочу, чтобы ты перестала нести чушь, – выдыхаю, устало потирая переносицу, и паркуюсь во дворе возле её дома.
Намеренно не стал говорить, что на самом деле уже по её улице еду. Хочу застать врасплох. Зачем? Наверно, потому что дебил. Но я хочу войти и увидеть удивление на её лице.
Стас всё-таки прав, у меня с Александровой крыша поехала капитально. Потому что я, мать твою, этот кадр во всех красках в своей голове смакую. Расширенные глаза. Чуть приоткрытые губы. Те самые, которыми она произносит “Глеб Викторович”. И это, млять, и бесит и заводит одновременно.
– У меня всего четыре коробки и они не тяжёлые. Во всяком случае две из них я точно могла бы вынести сама.
– Александрова, если ты только рыпнешься из квартиры, с этими чёртовыми коробками, клянусь, я тебя привяжу к кровати как только приедем к нам домой, – цежу сквозь зубы, залетая по лестнице на пятый этаж.
Млять, мне бы заткнуться. Она и так со скрежетом согласилась ко мне переехать, а ещё я тут со своим “привяжу к кровати”, которое ещё и звучит ко всему прочему двусмысленнее некуда.
– Знаете что, Глеб Викторович…
Вставляю ключ в замочную скважину, проворачиваю и рывком распахиваю дверь.
– Знаю, – одновременно говорю
– Откуда у вас ключи? – переводит растерянный взгляд с телефона в своих руках на меня.
– У тебя.
– Что у меня?
– У тебя ключи, а не у вас. Инна, млять! – перехожу на повышенный тон, чувствуя как снова начинаю заводиться. – Сколько можно-то, ну? Ты меня перед детьми тоже так будешь называть? “Петя, Вася, если вы будете себя плохо вести, то я скажу Глебу Викторовичу и он вас накажет”.
– Нет.
– О, ну слава богу, это вселяет надежду.
– Я буду говорить: “Любочка, Юлечка, ведите себя хорошо, а то ваш папа Глеб Викторович вас накажет.”
– Странные имена для пацанов. В школе будут по шапке получать, – ухмыляюсь.
– Пацаны может и будут получать. А наши дочки с такими красивыми именами – нет.
– Что-то я не помню, чтобы на скрининге нам говорили пол детей. Или ты знаешь что-то чего не знаю я?
– Не говорили. Но я чувствую, что у нас будут девочки, – кладет ладонь на уже немного выпирающий живот и, опустив глаза, улыбается. – Так вы так и не сказали, откуда ключи?
Млять, от её этого “вы” меня просто передёргивает. Как если кто-то ногтем по стеклу бы шкрябал. Раньше как-то не обращал внимания. А в последнее время просто как красная тряпка для быка.
– У хозяйки квартиры взял дубликат, – отвечаю и, не разуваясь прохожу в единственную комнату в этой коморке. – Где там твои коробки? Поехали уже из этого клоповника.
Чувствую, что она у меня за спиной снова поджимает губы, но на слово “клоповник” никак не реагирует.
– Сейчас Глеб Викторович. Мне только скотчем их нужно заклеить. Я не успела.
– Чёрт, ты издеваешься что ли, Александрова, – развернувшись, выпаливаю. – Можно за месяц привыкнуть к тому, чтобы называть меня просто по имени или нет? Сколько тебе времени надо? Год? Десять лет? Двадцать?
– Во-первых, не за месяц, а за неделю. Вы только неделю назад начали настаивать на неофициальном обращении. А во-вторых, вы мою квартиру назвали клоповником, а я вас Глеб Викторович. Один - один.
Резко разворачивается и пока я не успел ничего ответить уходит на кухню за скотчем.
Ох ты ж посмотрите на неё. Александрова у нас оказывается мстительная личность. Усмехаюсь, садясь на край её бывшей кровати и смотрю на четыре сиротские коробки, стоящие рядом на полу.
Не преуменьшала значит. Вещей у неё действительно катастрофически мало. И почему-то этот факт меня напрягает.
Чёрт, у меня сегодня вообще настроение с самого утра какое-то взвинченное. Внутри всего колошматит, как нарика на отходянках.
Чтобы как-то отвлечься, рассматриваю содержимое коробок, которое по большей части состоит из одежды и книг.