Ребус. Расшифровка
Шрифт:
Когда утром «хмурого дня всеобщей тревоги» Паша Козырев явился в контору лишь к девяти пятнадцати, без тревожного чемоданчика, но с тревожным взглядом пьяного если не в дым, то в дымок человека, Нестеров не на шутку переполошился. И было из-за чего: запойные водилы в оперативных экипажах исторически не задерживаются. Потому как не дрова возят и не за дровами гоняются. По «алкогольным косякам» китайских предупреждений руководство и раньше не делало, не собиралось делать впредь. Будь ты хоть Папа Карло преклонных годов, у которого вся грудь в крестах, – все одно: «дыхни – ф-фу-у-у – ул. Боровая – рапорт – под зад коленом – Хемингуэй, роман „Прощай оружие“». Поэтому, когда отдельческая молодежь, позевывая, дохла в актовом
21
Занятия по самоподготовке (милицейский сленг).
Тогда создалось впечатление, что Козырев понял все правильно. По крайней мере, на следующий день внюхивавшийся в подчиненного с остервенением сотрудника ГИБДД Нестеров уловил в Пашином дыхании лишь легчайшее амбре с остатками паров пива «Балтика № 3 Классическое».
– Похмелялся чутка, – виновато развел руками Паша.
– Запомни дозу, – строго сказал бригадир, успокаиваясь. Но, как оказалось, успокаиваться было рано: сегодня Козырев снова не смог дозвониться до Полины, а жить скупыми сводками о ее самочувствии, которыми через бригадира их снабжал Ладонин, для влюбленного сердца было просто невыносимо. Поэтому вечером Паша опять отправился в знакомый гастроном и опять приобрел бутылку пойла «Кавказ», полюбившуюся ему за оптимальное сочетание цены и качества. В том смысле, что при стоимости, равной двухлитровой бутылке «Пепси», эта ядерная смесь вставляла по мозгам не слабее резиновой пули, выпущенной в голову из средства самозащиты «Удар».
Где-то около половины одиннадцатого вечера в дверь Пашиной комнаты постучали. От бутылки «Кавказа» осталась примерно треть, и скорее всего именно состоянием алкогольного опьянения, к которому Козырев приблизился на расстоянии вытянутой руки, можно объяснить тот факт, что он не узнал традиционную морзянку Михалевой. В затуманенном градусами мозгу «грузчика» мелькнула шальная мысль о Полине, которая, узнав, что все это время Павел упорно справлялся о ней и о ее здоровье, не выдержала заточения и, бросив Ладонина, сквозь ночь кинулась к нему.
На всех алкогольных и любовных парах Козырев метнулся открывать дверь. Увиденное «не то» столь сильно его расстроило, что он не смог удержаться от в сердцах произнесенного весьма некорректного выражения. На Пашу это было совершенно непохоже хотя бы потому, что за дверью оказалась дама. Впрочем, Михалева на вырвавшееся на волю подсознание «грузчика» не обиделась, так как обладала хорошим обонянием и сразу определила – господин офицер злоупотребляет. Причем некачественным продуктом.
– А у меня для тебя загадка, – с ходу «обрадовала» не по-джентльменски застрявшего на пороге Козырева Людмила Васильевна.
Противостоять напору соседки Паша не смог и нехотя пропустил ее в комнату.
– Слушай:
«Девка. Ноги от ушей, мини-юбку к ней пришей, а под юбкой микрофоны камеры и диктофоны. На балах и вечеринках строит глазки всем мужчинкам. Но работу твердо знает и неверных всех поймает».– Ну, кто это и на кого она работает? –
По правде сказать, из всего произнесенного соседкой Пашу зацепило лишь одно слово – «неверных». Услышав его, Козырев насупился еще больше и сквозь зубы процедил:
– А черт ее знает, кто такая. «Грузчица», наверное?
– Ну то, что к всему вышесказанному черт имеет некоторое отношение, – это точно. И все же несколько не то. И не совсем «грузчица». Ну, что же вы, господин разведчик, думайте.
Через пару минут, так и не дождавшись от надолго затормозившего Козырева внятного ответа, Михалева «раскололась»:
– Эх ты, это же специально обученные женщины-шпионки, следящие за неверными мужьями. Я про них сегодня в Times вычитала. А вообще, к твоему сведению, женщины всегда играли очень важную роль в шпионской деятельности. Ну, про Мату Хари и пианистку Кэт я не говорю. Смотри, я вот тут у нас в архивах откопала весьма занятную статейку в довоенных «Известиях». – Людмила Васильевна жестом фокусника вытащила из кармана юбки ксерокопию статьи. – Между прочим, датируется июлем 1937 года, и вот, представь, что они пишут:
«Немаловажную роль в маскировке резидентов и отдельных агентов разведывательной державы играли и играют публичные дома. По данным консула некоей державы…
(заметь, как раньше писали – „некоей державы“ – не то что нынче: все напоказ, все на продажу, а в результате понять ничего нельзя)…
в 1909 году во Владивостоке из 736 живших там подданных – женщин и мужчин его стран – 230 находились в публичных домах»…
Так, тут дальше статистика, а вот интересное:
«…Основываясь на том, что публичные дома и проститутки некоей державы пользовались в царском Дальнем Востоке большим успехом и не внушали никаких подозрений русским властям, писатель этой державы выдвинул в свое время „теорию“ завоевания Сибири при помощи проституток…»
Вот что он пишет:
«…Наши проститутки отличаются миловидностью, русские же славятся распутством. От этих связей, конечно, появятся дети. Влияние женщин в семьях чрезвычайно сильно. Дети с малых лет будут усваивать наши вкусы, которые никогда не забудутся. Таким образом, от сына к внуку вкоренятся наши привычки, и вся Сибирь станет в конце концов… державной».
Нет, ну каково, а?!
Дочитав текст, Михалева, наконец, внимательно посмотрела на Козырева и… почти испугалась. Вместо обычного, понимающего и внимательного взгляда заинтересованного человека она увидела красные от страдания и алкоголя глаза. Причем чуть ли не наполненные слезами.
– Да все вы… – Паша явно с трудом сдерживал себя. – …Одним миром мазаны.
И плотину все-таки прорвало:
– Все вы бл… Проститутки!!
Козырев не выдержал и жахнул по столу кулаком.
Примостившийся на углу стола кетчуп упал и разлился прямо на любимые, нежно-персиковые тапочки Михалевой. Попеременно переводя взгляд с тапочек на Пашу и обратно, никак не ожидавшая такого поворота событий Людмила Васильевна в гробовой тишине продолжала теребить статью в руках. Козырев не выдержал этого мельтешения и выдернул бумагу из нервно подрагивающих пальцев соседки.
Этот его демарш наконец вывел соседку из состояния столбняка.
– По-моему, вы насмотрелись плохих мелодрам, Павел Андреевич, – произнесла она и с видом обиженной королевы вышла из комнаты, хлопнув дверью – негромко, но ощутимо.
От этого хлопка Паша, пускай и на малую толику, но протрезвел. Но трезветь не хотелось. Поэтому он смачно икнул и налил себе двойную порцию бурды. Двойную, потому что его несчастье только что увеличилось вдвое – оскорблять Михалеву, которой он всегда восхищался и которую порой уважал даже больше, чем бригадира, в его планы никак не входило.