Ребята из УГРО

Скорин Игорь Дмитриевич

— Сначала сохатинки отведай да вот рюмку прими, — предложила хозяйка.

«Ночью все карманы перетрясла, а сегодня снова спаивает», — раздраженно подумал Саша и отказался.

— Пожевать чего-нибудь — другое дело, а водки не хочу.

— Еще вечор приметила, что к спиртному ты не сильно охоч, — уважительно отметила старуха, а Никоновна промолчала, вроде и ни к чему ей.

За чаем Дорохов рискнул:

— Скажите, Олимпиада Никоновна, а сколько лет вашей буфетчице? Тридцать наберется?

Обе — и старая, и молодая — вмиг рассмеялись.

— Глаз у тебя, милок, не зоркий.

Вот скажу Анне, что ты в нее втрескался, пусть радуется. Ей уже за сорок, она тебе в матери годится. К ней ты не примажешься, она у нас, как монашка, одна, мужчин не жалует. К ней тут наш приисковый инженер сватался, а она ему от ворот поворот. Есть один охотник, одинокий, до сих пор по ней сохнет, а Нюрка и в дом его не пускает. Сколько лет живет здесь, а все одна, все с книжками, только с учительницей дружбу водит. Строгая женщина, а ты туда же…

— Что вы, Олимпиада Никоновна, я ведь просто так.

— Ты лучше скажи, зачем приехал и какого дядю разыскивал? — Олимпиада искоса взглянула на Сашу. — Я ведь тут всех от мала до велика знаю.

«Интересно, — подумал Саша. — Дядю выдумала Анна, а Никоновна спрашивает всерьез. Выходит, буфетчица ей не сказала про записку? Нужно как-то выпутаться».

— Ну, Никоновна, ты чисто прокурор, все тебе скажи… Давай-ка лучше карандаш и бумагу, я тебе свой адресок оставлю. Будешь в Иркутске, погостюешь. — И так же, как в чайной, написал адрес той самой Веры, за брата которой себя выдавал.

— Некогда мне по Иркутскам-то ездить, — вздохнула женщина. — Может, соберусь к пасхе, тогда загляну.

В тот же день к вечеру, правда, с меньшим комфортом, уже в кузове, на каких-то мешках, Саша вернулся в город и сразу позвонил Фомину.

— Приехал? Живой-здоровый! Ну, молодец! Иди домой, отдыхай.

— Мне бы, дядя Миша, зайти в свое переодеться.

— Приходи, буду ждать, — сразу же согласился Фомин.

Саша переодевался и рассказывал. Торопился, перескакивал с одного на другое. Фомин слушал молча, не перебивая, ни о чем не расспрашивая.

— Ладно, — решил он. — Отправляйся-ка домой. Утро вечера мудренее. — Но, видно, под конец не вытерпел: — Что же эта Анна, так одна и живет?

— Олимпиада сказала: «Одна, как монашка».

— Интересно. Ну, вот твой револьвер, удостоверение, иди, а я Ивана Ивановича подожду. Он о тебе спрашивал. Расскажу, как ты съездил.

РЕБУС ГРИШКИ МЕЖДУНАРОДНОГО

На следующий день Фомин и Дорохов с самого утра засели «рассуждать». Попов вчера опять напомнил Фомину, что предупредить преступление, задуманное Международным, их святая обязанность, что ему да и Фомину просто несдобровать, если соучастники Никитского, не дождавшись его, сами рискнут пойти на какое-то, очевидно, крупное дело.

Фомин с Сашкой начали по порядку.

— Сначала давай уточним, чем мы располагаем. — Михаил Николаевич достал из сейфа дело Никитского, свои заметки, полистал документы. — Вот телеграмма, с которой все и началось. «Стало известно, что вор-рецидивист Никитский по вызову с инструментами и оружием выехал в Иркутск. Намерен остановиться в одной из гостиниц. Предполагается, что соучастники

подготавливают крупное преступление. Никитский был в Ленинграде, договаривался в обмен на золото приобрести иностранную валюту. Примите меры задержания рецидивиста, предупредите преступление. Исполнение доложите. Начальник уголовного розыска Главного управления милиции НКВД СССР». Сдается мне, Никитский давно готовил это преступление. Но у него что-то не клеилось, — объяснил Фомин. — Когда мы его задержали, начальник звонил в Москву, и ему прямо сказали, что Никитский уехал на дело. Взяли мы его на второй день после приезда. Так? И я думаю, что за это время он ни с кем из дружков не встретился, потому что пистолеты и отмычки так и остались при нем.

— Похоже, дядя Миша, вы правы. А если в почтовых отделениях поискать ту телеграмму, что ему отправили?

— Как же ты будешь ее искать? Откуда послана, неизвестно. Когда и самое главное, на чей адрес — тоже не знаем. В уголовном розыске наркомата, если бы знали эти подробности, подсказали бы нам обязательно. Давай лучше подумаем, почему наш Григорий Павлович за сутки с лишним своих знакомых не нашел. Ну, скажем, в Иркутск он приехал в четыре часа дня. На извозчике весь город мог объездить, кого угодно отыскать, а потом и в гостиницу. Мы с тобой опоздали его встретить. Но нам же не было известно, когда он заявится.

Два года назад задерживал я Никитского после побега. Он тогда, как сохатый по тайге, по окраинам города носился: то в Рабочий поселок, то на Звездочку заявится, а схватили его на станции Иннокентьевской. Точно было известно: приехал он тогда в Иркутск с чемоданом, но куда его спрятал или кому передал, что было в том чемодане — так и не узнали. Проведал я сейчас те адреса, был на Звездочке. Похоже, на этот раз там он и не показывался.

— Дядя Миша, а может быть, он на прииск собрался?

— Зачем же ему тогда гостиница? С поезда — и на тракт. В попутную машину — и там. Меньше бы на глазах маячил. Впрочем, дай-ка сюда копию его записки. «Сижу в уголовке, но тут мне недолго маяться, — читал вслух Фомин. — Пришли жратву. Гадаю: кто меня продал? Не забывай мой совет. Узнай, где я буду отдыхать, пусть из дому привезут чистое белье и липовый чай. Не обижай без меня рыжую. Жениха ей нашел. До свидания». — Фомин отложил листок, прошелся по кабинету, остановился против Саши. Давай представим себя на месте Никитского и подумаем, как в каких случаях он мог бы поступить. Обсудим первую задачу. Почему, имея приятелей или соучастников в Иркутске, он шлет записку на прииск?

— Боится, дядя Миша, что попадет она вам в руки и приятели окажутся в соседней камере. До прииска, может, не доберетесь.

— Возможно… Еще вопрос: если его дружки у нас в городе, почему он не встретился в ними сразу?

— Заходил, не застал дома и отправился в гостиницу.

— Тут, к сожалению, дорогой мой, ты ошибаешься. О гостинице мы узнали из телеграммы. Значит, еще до приезда в Иркутск Никитский намеревался остановиться именно там.

— Все ясно! Поторопились мы, дядя Миша. Нельзя было брать Никитского возле гостиницы на дороге. Он как раз и отправился к своим приятелям, чтобы отдать им на хранение саквояж.