Ребята из УГРО
Шрифт:
— Как же так? Знал ведь Чекулаев, что преступники вооружены, почему первым не применил оружие?
— Как же применять? Пришел незнакомый человек, с виду приличный, по приметам не похож на тех, кого ждут. Нельзя же ему вот так сразу револьвер к носу.
— Вас что же, не учат там, как надо поступать в таких случаях?
— Почему не учат? Учат, только в жизни по-другому выходит… Не сразу все в толк возьмешь и не сразу ко всему привыкнешь, — медленно ответил Саша, припоминая встречу с рябым и красивую воровку. — Я к вам по другому делу, — объяснил Саша. — Пришел вчера на похороны комсомолец, не знаю его фамилию, мы его
— Зря ты так, Дорохов, — поднялся с дивана секретарь. — Лёсик — Жихарев его фамилия — тогда сразу же вернулся. Пришел ко мне и честно признался, что не способен работать в уголовном розыске. Говорит, пойдет куда угодно — на стройку, в колхоз, — не боится никакой работы, а в уголовном розыске будет бесполезен, чувствует, что не справиться ему. Не способен.
— А остальные-то что, родились сыщиками? — вспылил Саша. — Я что, думаете, способен? А Чекулаев был способен? Послали, вот и работаем.
— Секретарь вашей комсомольской организации говорит мне, что работаете вы хорошо. Вами довольны. Значит, в отношении вас не было ошибки. Ты дома-то у Чекулаева был? После того как погиб Женя?
— Не был. Родители его предупредили, чтобы мы пока не приходили. Не хотят они никого видеть.
— Жаль Женю, — вздохнул секретарь.
По дороге в управление Дорохов признался себе, что Лёсик поступил честно. Прямо сказал, что не подходит для оперативной работы. Было бы куда хуже, если бы выяснилось это позже. Хуже не только для него, но и для всех.
Несколько дней Саша был как в тумане. Все время перед глазами стоял Женя Чекулаев. Вспоминалась летняя практика в колхозе, тренировки. Женькина улыбка. Ясные умные глаза. Несколько раз Саша направлялся по привычке в кабинет Чекулаева и у самой двери останавливался, понимая, что Женьки нет. И тогда ему хотелось выть, кричать, драться, протестуя против этого «нет».
Фомин пытался отвлечь своего практиканта от мрачных дум, давая ему разные поручения, однако Саша выполнял их машинально, автоматически.
Дядя Миша рассказал Дорохову, что на прииск уехал Иван Иванович Попов, но и это не произвело на Сашу никакого впечатления. Оживился он только после того, как их всех четверых вызвал начальник уголовного розыска Михаил Миронович Чертов. Он молча осмотрел каждого, и Саша решил, что им, наверное, дадут какое-нибудь ответственное задание. Но начальник прошелся по кабинету, остановился возле Боровика, зачем-то пощупал его бицепсы и неожиданно сказал:
— Пора, ребята, спортивную работу поднимать. Организуем секции на добровольных началах, а занятия по самбо станем проводить в приказном порядке. Я договорился с ректором медицинского института, он выделит для нас в спортзале два вечера в шестидневку. Это ведь тут рядом. А как у вас со стрельбой? Я проверял, в тир вы ходите регулярно.
— Ходим, товарищ начальник, — ответил Нефедов. — Только понапрасну время тратим. Патронов-то дают всего ничего: три пробных и пять зачетных.
— Настреляетесь еще… Патроны мы выписали, и стрелковая подготовка будет проводиться три раза в шестидневку, с восьми и до половины десятого утра, тоже в обязательном порядке.
На следующий день
— Вставай. Там к тебе твой начальник пришел.
— Какой начальник?
— Это я, Фомин. Одевайся быстро.
— Что случилось? — уже выходя, с тревогой спросил Саша. Ему подумалось, что кого-то еще постигла Женина участь.
— Никитский сбежал. Едем.
СЮРПРИЗ
— Вот тут они сказали: «Сидите». — Молоденький остроносый милиционер кивнул в сторону высокой худой женщины в белом халате и такой же шапочке. — Мы его сюда принесли, а сестрица его раздела и одежу вон туда повесила.
Дорохов и Фомин увидели на вешалке шикарное пальто и шапку Международного.
Милиционер не мог удержать волнения и торопливо говорил, оправдываясь и чуть не плача.
— Его, значит, в операционную, а нас не пустили. Мы сидим, ждем, а они выходят, — снова кивнул на докторшу, — и говорят: «Ничего страшного, одни царапины. Немного полежит и сам к вам выйдет». Посидели, подождали. Заглянул мой старшой в операционную, а там пусто, нет никого. Мы туда, мы сюда, всю больницу обшарили, а старик этот чертов пропал. Старшой побежал докладывать, а я тут вас дожидаюсь.
Милиционер снова беспомощно опустился на белую табуретку. А докторша, видать хирург, закурила папиросу, не дожидаясь вопросов, стала объяснять.
— У него вся грудь и верхняя часть живота были в царапинах. Поврежден только эпидермис — верхний слой кожи, но крови вышло много.
— Вся камера в крови, и нас перемазал, — снова заговорил милиционер.
— Царапины все обработала, забинтовала. «Зачем же вы резались?» — спрашиваю. «В больницу захотелось». — «Так вас же здесь все равно не оставят», — говорю. «Хорошо, хоть прогулялся, надоело в одиночке томиться». — «Одевайтесь», — говорю, а сама вышла. В операционной висел халат Федора Федоровича — главного хирурга, так этот ваш тип его надел и вышел в другую дверь. По выходным дням у нас в больнице посетителей много, внизу в гардеробе раздеваются сами. Этот ваш преступник выбрал себе романовскую шубу, шапку и ушел.
— Когда это было? — спросил Фомин, сосредоточенно слушавший милиционера и врача.
— Сюда привезли мы его в одиннадцатом часу, — с готовностью ответил милиционер.
— Минут двадцать или с полчаса я обрабатывала ему раны, наверное, около одиннадцати закончила.
Фомин взглянул на часы, была половина второго. Шел третий час, как Никитский сбежал. Не было никакого смысла бросаться в погоню по горячим следам.
«Да и где эти следы? Старику полчаса хватит, чтобы исчезнуть», — подумал Фомин.