Ребята из УГРО
Шрифт:
В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ
Ответственный дежурный областного управления милиции Александр Дорохов был готов к любым происшествиям.
Однако, тысяча девятьсот сорок второй год пришел в тихую, спокойную ночь. Объезжая городские отделения милиции, он видел, что на улицах не было шумных, веселых компаний, даже не встречались отдельные прохожие. Город затаился, словно прислушивался к далекой войне.
Ночь прошла спокойно, без всяких происшествий. Только под утро раздался тревожный звонок. На крупном механическом заводе кто-то забрался в столовую,
— Территория завода охраняется? — спросил заместителя директора, сообщившего ему о краже.
— Конечно. Вы же, наверное, знаете, что мы производим? На завод мышь не проскользнет.
— Насчет мыши это вы верно сказали. А подростки у вас работают?
— Работают, — не удивился вопросу заместитель. — И в ночную смену тоже.
— Тогда пройдемте по цехам, — предложил Саша.
У станков на каких-то ящиках и скамейках стояли мальчишки. Среди них редко-редко попадались взрослые. В одном цеху в углу возле батарей парового отопления на куче пакли и какой-то ветоши спали человек десять таких же парнишек. К заместителю директора подошла женщина-бригадир. Поглядывая то на него, то на Дорохова, попросила:
— Не будите ребят. Им в утреннюю смену заступать и снова до вечера работать.
Саша посмотрел на мальчишек, и у него сжалось сердце. Припомнилось, как несколько дней назад, возвращаясь в управление, на Песчаной улице, возле самого леса, заметил на дороге нескольких ребят. Они шли гурьбой и что-то за собой тащили. Когда ребята приблизились, Дорохов увидел, что они везут санки с аккуратно связанными бечевой елками. Самому старшему из мальчиков на вид было лет десять. Размахивая руками, он возбужденно о чем-то рассказывал ребятишкам поменьше. Внезапно вся компания остановилась возле Александра. Маленький, курносый мальчонка в телогрейке, в лосиных унтах, с топориком за поясом выступил вперед.
— Мы вот спорим все с Кешкой, — указал он на своего вожака. — Скажи нам, дяденька, может к рождеству война кончиться? Кешка говорит, ударят морозы — и фашисты околеют от холода.
— Правильно соображает ваш Кешка, — решил подыграть ребятишкам Дорохов. — Дед Мороз, говорят, уже заработал медаль «За доблесть». Он ка-ак навалился на фрицев, ка-ак дал им сибирского холодка глотнуть, так они сразу и драпанули от Москвы, аж пятки засверкали. Куда же вы столько елок везете? Продавать?
— Зачем продавать? — удивился Кешка. — За елками еще завтра придется ехать. Не только себе, а на всех. В нашем доме тридцать шесть квартир, а отцы-то только вон у Севки, — Кешка кивнул в сторону худенького мальчика, который снизу вверх во все глаза разглядывал Дорохова, — да у Танюхи с Кланькой остались. Вот мы всем по елке и привезем. А вместо подарков пусть Дед Мороз фрицам еще снега да вьюги подкинет.
Распрощавшись с ребятами, Саша уже отшагал с полсотни шагов, как его вдруг догнал Кешка.
— Дядя, а у вас есть елка? — спросил он, переводя дух.
— Нет, друг, нету. Некогда за елкой-то, — признался Дорохов.
— Тогда подождите. Мы вам махонькую
Дорохов хотел было спросить у бригадира, почему подростки спят прямо здесь, в цеху, но раздумал.
— Пойдем отсюда, — сердито предложил он заместителю директора. — Не буду я вашу кражу раскрывать. Черт с ним, с буфетом. Этим пацанам в школе бы учиться да играть возле елки. Ты руководитель крупного завода, подумал бы вместе с директором, как ребятам в новогодний праздник выделить по куску хлеба с сахаром… Тогда в буфет наверняка бы никто и не полез. Что у вас в клубе-то вчера было? Ничего? Елку бы пацанам организовали… Между прочим, это еще и не поздно.
Словно перевернулось что-то в душе у Александра после новогоднего дежурства.
И потом еще долго перед глазами вставали цеха завода, мальчишки на ящиках, в шуме станков и в скрежете металла…
Этот день начался обычной утренней пятиминуткой. Собрался весь наличный состав отделения обсудить план проведения операции на рынке.
Говорили громко, спорили, и Александр не сразу обратил внимание на приоткрывшуюся дверь. Заметил — вскочил с места.
— Отец! Да как же ты? Заходи!
Саше захотелось, как маленькому, броситься отцу на шею, и только в последний момент он удержался. Смущенно оглядел подчиненных. Крутов направился к двери первым, а за ним остальные.
— Мы тогда попозже, Александр Дмитриевич, зайдем, сами обсудим — и к вам…
Саша долго всматривался в родное лицо. До чего же отец изменился! На висках седина, щеки ввалились.
— Ну как ты тут, сынок? Я к тебе ненадолго. Вот покурю да на тебя посмотрю…
Отец распахнул полушубок, достал из нагрудного кармана гимнастерки портсигар, и Саша увидел рядом с орденом Красного Знамени блеснувшую серебром медаль, полученную за Халхин-Гол. Дорохов-старший несколько раз глубоко затянулся.
— Иди, Саша, отпросись у начальства и забирай на вокзале мать. Привез я ее к тебе не спросясь. Понимаешь, некогда было письма писать. Позавчера пришел приказ нашему полку на запад. Меня отправили к вам за новой техникой, вот и захватил ее с собой. Мать найдешь в воинском зале, сидит там на своих узлах. Так что иди. А у меня времени нет. Может статься, и не увидимся… — отец помолчал, — до победы. Не горюй, не вешай нос, казаче. Еще погуляем. — Он невесело усмехнулся. — Меня не провожай, не люблю. Отправляйся, она, наверное, все глаза проглядела. Береги ее, сынок.
Это была их последняя встреча…
ТУЕСОК РВЕТСЯ НА ФРОНТ
Весна тысяча девятьсот сорок второго года выдалась хмурая, дождливая.
Дорохов с матерью занимал комнату в коммунальной квартире верхнего этажа трехэтажного дома. Обычно он возвращался поздно, последним из жильцов, когда входную дверь уже закрывали на ночь. С лестничной площадки еще один марш вел на чердак, куда дверь была закрыта. В этом закутке было всегда темно, да и весь подъезд едва освещался тусклой, в шестнадцать свечей, лампочкой, которую в полночь обязательно кто-нибудь гасил. Фонарик он не брал с собой, так как берег батарейки. Вот и теперь в темноте плоским ключом он старался попасть в узкую щель замка.