Ребята из УГРО

Скорин Игорь Дмитриевич

Александр потупился и не заметил, как в кабинете появилась секретарша.

— Ольга Юрьевна, скопируйте эти заявления, и обязательно с резолюциями. Пригласите ко мне на завтра, на утро, председателя областного суда, прокурора и начальника УНКВД. А этот молодой человек пусть днем заглянет к вам за ответом. Все, Дорохов. — Константин Иванович пожал ему руку и уже вслед, когда тот прошел половину кабинета, произнес: — На твоем месте и я, пожалуй, поступил бы так же.

На следующий день, к вечеру, из Читы по направлению к исправительно-трудовой колонии, что была в пятидесяти километрах от города, мчалась милицейская машина. Рядом с шофером сидел Дорохов, а на заднем сиденье, склонив

голову на плечо Таси, устроился Леонид Иннокентьевич Чипизубов. Теперь на нем был ватный бушлат, шапка из искусственного меха, от военной формы остались только сапоги. Метров за сто от проходной Дорохов попросил шофера остановиться.

— Иди, Леша, сам, а я через несколько минут следом.

— Хорошо, Александр Дмитриевич. Только дайте еще раз мне то письмо. Пусть Тася посмотрит.

Девушка осторожно взяла листок бумаги и вслух прочла отпечатанный на машинке текст:

— «Начальнику исправительно-трудовой колонии товарищу Павлову Б. И. Прошу вас рассмотреть возможность представления материалов на условно-досрочное освобождение Л. И. Чипизубова с последующей отправкой в действующую армию. Секретарь областного комитета Всесоюзной Коммунистической партии большевиков».

— Ну, бывайте. Я напишу вам, Александр Дмитриевич. И тебе напишу. Жди, Тася.

Чипизубов пошел быстро, уверенно, словно за двое суток стал другим человеком. А может быть, помогла ему так решительно шагнуть за проволоку вера в людей. Дорохов подождал, пока Леха скроется за проходной. Захватил портфель и направился к начальнику колонии вручить письмо Константина Ивановича.

ПО СТАРЫМ МЕСТАМ

Дорохов сидел в кабинете начальника уголовного розыска, раздавленный внезапно свалившимся несчастьем. Гущин сообщил ему о гибели Володи Лисина. Казалось, совсем недавно Дорохов сдавал Володе дела в Петровск-Забайкальске, и вот его нет в живых…

— Сам понимаешь, лучше тебя никто не знает район. Собирайся и поезжай. Помоги найти преступников. Всю организацию работы забирай в свои руки. Вчера его убили. Мне Сидоркин под утро позвонил. Подробностей он и сам не знает, сказал, что выезжает на место преступления.

…И снова, как при похоронах Чекулаева, прогремел залп. Дорохов горестно прислушивался к гулкому перестуку первых комьев земли, попадающих на гроб. Эти удары тупой болью отдавались в сердце.

Прямо с кладбища всю оперативную группу, созданную для поимки преступников, собрали в кабинете начальника милиции. Сидоркин, осунувшийся и, как показалось Саше, сильно постаревший за зиму, докладывал собравшимся:

— Неделю назад Лисин верхом отправился по селам проверять работу участковых. Взамен тех, кто ушел в армию, мы назначили новых, неопытных, из стариков да невоеннообязанных, вот и приходится учить их на ходу. Позавчера утром Лисин был в селе Обор, позвонил дежурному, сказал, что выезжает в Харауз, не по тракту, а напрямик, через хребты, мимо заимки, но не доехал. Пришла в село его оседланная лошадь. Хараузский участковый почувствовал неладное и с одним колхозником отправился по следу. В десяти километрах от села прямо на дороге нашли убитого Лисина. При нем не оказалось ни оружия, ни полевой сумки с документами. Мы выехали на место. Судя по следам, преступников было двое. Возможно, Лисин встретил их на дороге, спешился, стоял с ними, разговаривал и курил. На месте нашли два окурка: один — самосад в газете, другой от «Беломора», обгоревшая спичка, гильза от трехлинейки да лужа крови. Лисин получил два ножевых ранения в спину и пулевое в голову. Из его же винтовки.

— А где вещдоки? — поинтересовался Дорохов.

— У меня, Александр Дмитриевич, —

сразу же ответил Степан Простатин. — Окурок с самосадом маленький, в газетном тексте ничего не разберешь, а гильза, судя по заводской маркировке, с нашего склада. Кто они, эти двое, куда ушли — по следам не разобрать. Собаку не применяли, нет у нас собаки. Вместе с проводником Байкала призвали в армию. Оба преступника в сапогах, я там слепки гипсовые сделал. Дорога-то эта безлюдная. Народ там только в сенокос бывает. Никто в Хараузе посторонних не видел. Да и мужиков-то там осталось раз-два и обчелся. Нужно выезжать на место и искать, мы ведь там всего один день и поработали.

— Поедем, — решил Дорохов. — Час на сборы хватит?

Когда сотрудники стали расходиться, Сидоркин попросил:

— Не возражаешь, если я с вами не поеду? Нездоровится мне, боюсь, расхвораюсь окончательно, а тут дел уйма. Да и не нужен я тебе. Сам справишься.

В Хараузе никаких новостей не было. Чуть ли не до полуночи Дорохов и его сослуживцы разговаривали с колхозниками, но все без толку. Побывал Александр у Степаниды, жены Юшки Слепнева, с которым беседовал на заимке полтора года назад. На этот раз женщина встретила его бойко. Еще в сенях объявила, что позорить мужа никому не позволит.

— Ефимий мой, как все, воюет, фашистов бьет, и похлеще, чем другие. Смелый он, да к тому же охотник.

Степанида кинулась к божнице, вытащила из-за иконы смятый тетрадный листок, сложенный треугольником, повертела им перед носом у Дорохова.

— На, смотри. В солдатах он. Призвали. Пишет: сам добровольно попросился из колонии.

Александр взглянул на письмо, оно было отправлено меньше месяца назад. Выше адреса вместо марки стоял штамп: «Воинское».

Дорохову не хватало старых хараузских друзей — участкового Хлынова, охотника Прокофия. Еще в прошлом году ушли они воевать. Новый участковый раньше был счетоводом в колхозе, хоть и бегал, старался, но прок от него был невелик.

Правда, нашелся в конце концов в селе знающий человек — охотник Михаил Гостев, да вот беда: инвалид, нога не гнется. Потому и в армию не взяли. Но помощь оказать он согласился без раздумья.

Рано, перед рассветом, оседлав колхозных коней, Дорохов, Простатин и Михаил Гостев выехали на место.

Гостев сидел в седле боком, вытянув вперед левую ногу. Вчера при знакомстве объяснил Дорохову:

— Помял меня в молодости на берлоге зверь. Весь левый бок изодрал. Рука работает, а вот ногу в тайге, если надо через колодину перелазить, руками перетаскиваю. Но охотничать не бросил, работник-то в колхозе я никудышный, а по пушнине меня только Прокофий один обходил.

Поднимаясь на сопку, Гостев ехал первым, то и дело поглаживал шею своего мерина, ласково его понукал и разговаривал с ним, как с человеком. Не вытерпел и похвастал:

— Какой уже год охочусь с мерина. Он у меня к ружью приучен. По тайге шастает, как сохатый. Двух лаек держу. Вот так бригадой и зверуем.

Александр припомнил, как хвалил Хлынов этого охотника: «Две лицензии дали на изюбрей, одну Прокофию выделили, другую Мишаньке Гостеву, он справный охотник». Вот здесь в тайге и был нужен ему именно такой «справный» помощник — эксперт по таежным делам. Ехали по той же самой дороге, где Дорохов еще до войны проезжал с Хлыновым. Рассвет застал их на вершине первой сопки. Охотник сразу велел остановиться в ельнике, чтобы раньше времени их не заметили, а сам взял у Простатина бинокль и стал осматривать раскинувшиеся внизу луга — елань, речку, подступившую к противоположной лесистой сопке. Особенно тщательно осмотрел стога сена, сметанные по всей долине. Когда охотник вернул бинокль, Простатин передал его Дорохову.