Ребята не подведут!
Шрифт:
— Братом! — с горькой иронией протянул человек. — Он такой же брат остальным людям, как Каин Авелю. Только поджидает момента, чтобы казнить и убивать честных людей. Но послушай, малец. Этот злодей, брат таких же злодеев, весьма и весьма интересует меня. Как бы мне подробнее разузнать о нем? Где он бывает, чем занимается? А?
— Это очень просто, дядя Чеп… — захлебнулся от восторга Габи, — ребята всё разведают.
— Впрочем, ладно, — махнул рукой человек. — Не детское это занятие.
— Группа тоже не детское занятие, — не без гордости произнес Габи. — Группа — очень даже серьезное дело. И теперь, когда пришло время установить… как ее… связь с движением…
— Ты понимаешь, что
Габи густо покраснел. Как ответить? Он что-то пролепетал, покряхтел и, наконец, глубоко вздохнув, признался, что подслушал или, вернее, случайно услышал все, о чем они разговаривали с доктором Шербаном в то памятное воскресенье, 19 марта 1944 года, когда он, Габи, смотрел в микроскоп. Именно тогда он услышал и о движении Сопротивления, и о связи. Но он никому и ничего не говорил, даже своему секретарю, хотя тот скоро станет главным секретарем.
Бородатый внимательно выслушал Габи, потрепал его по щеке, назвал славным мальчишкой, и они договорились, что Габи и его ребята будут денно и нощно следить за зеленорубашечником.
— Обо всем, что разузнаем, мы доложим движению Сопротивления, — твердо сказал Габи.
— Ишь чего захотел! — засмеялся человек. — Обо всем расскажете товарищу Шербану… то есть доктору Шербану. Ясно?
На этом они и расстались, но, как бы то ни было, Габи почти был уверен, что он все же наладил связь между группой и движением, так как господин Шербан все новости будет передавать этому человеку по имени Чепань, или Келемен, или теперь… бородачу.
Поэтому-то в последующие дни на Габи свалилась уйма дел. И главным образом потому, что он решил докладывать не устно, а письменно — ведь так будет гораздо солиднее. Помимо сборов группы, ему приходилось руководить войной против зеленорубашечника, помогать по дому маме, а еще и писать под видом домашних заданий донесения, в которых доктор Шербан, несмотря на их важность, усердно и беспощадно выправлял все орфографические ошибки.
Вот что было написано в первом донесении:
«Доношу, что у зеленорубашечника новые неприятности. Никто во всем доме не знаит, кто в этом виноват. Вчера позно вечером зеленорубашечник пришел домой и когда взялся за ручку то рука его прилипла. Вот здорово! Доношу движению, что ручку смазал каким-то клеем старший Шефчик. Он большой мастер в таких делах и говорит, что ручку эту намазал смолой которую используют при ремонте асфальта и которую он припрятал у себя дома. Рука у зеленорубашечника типерь черная пречерная. А пришол зеленорубашечник домой так поздно потому что шептался в корчме дяди Розмайера с двумя мущинами с шарикоподшипникового завода и с каким-то эсэсовцем, а может и не эсесовцем, но все равно с злодеем точно. Доносит движению предсидатель группы Габи».
Председатель Габи собственноручно промакнул донесение и, свесив ноги, уселся на перекладине в ожидании доктора Шербана. Когда он так сидел, заложив два пальца в рот и все пытаясь свистнуть, в дом вошел запыленный, усталый человек. В подворотне он незаметно осмотрелся и осторожно двинулся к лестнице. Габи спрыгнул с перекладины и помчался за ним. Перехватив путника уже у лестницы, Габи схватил его за плащ и взволнованно зашептал:
— Дядя Комлош! Дядя Комлош! Не ходите туда!
Дядя Комлош обернулся, узнал Габи и протянул ему руку. Лицо у него заросло густой щетиной, глаза красные, усталые, одежда рваная, грязная, ботинки разбиты. Еле слышно, он устало спросил:
— Почему не ходить, Габика?
— Потому что тети нет дома, дядя Комлош.
— А где же она?
— Разве вы не знаете, что она выехала?
— Знаю, Габика. Загнали, мерзавцы, всех людей
— Вот поэтому и не ходите, дядя Комлош.
— Но пойми, Габика, — как со взрослым заговорил Комлош, — я же ничего не знаю: куда они переехали, что с ними… Вот и решил посмотреть, нет ли какой-нибудь весточки дома… Ведь только здесь я могу разузнать что-нибудь о них. Скажи, сынок, кто сейчас живет… в нашей квартире? Может, он знает что- нибудь о них?
— Может, и знает, но лучше его не спрашивать…
— Почему? Кто он? Расскажи!
— Зеленорубашечник. Начальник участка Теофил Шлампетер.
Дядя Комлош молча уставился на Габи, пошатнулся и припал плечом к стене.
— Понятно… — помолчав, выдавил он из себя. — И… что же с ними стало? Может, ты слышал, Габи?
— Кое-что слышал, — уклончиво ответил Габи. — За Дуци не волнуйтесь, она чувствует себя хорошо.
Дядя Комлош, вздохнув, выпрямился, потер на плече белое пятно и снова принялся расспрашивать Габи, где его семья. Он говорил, что очень спешит и лишь на минутку заскочил домой, а потом…
— Дуци в надежном месте, — перебил его Габи. — Прямо как дома. Но вам, дядя Комлош, к ней нельзя.
— Почему это нельзя? Ведь она моя дочь!
— Потому что Дуци стала на время мальчиком.
Слова эти буквально ошеломили дядю Комлоша. Больше того, он даже лишился дара речи и только судорожно открывал и закрывал рот.
— Понимаете, дядя Комлош, — начал объяснять ему испугавшийся было Габи, — этот зеленорубашечник, Шлампетер, решил занять вашу квартиру. Но он наверняка пожалел, что переехал сюда — ведь здесь у него сплошные неприятности… Господин Тыква… то есть дядя Рендек, хотел сдать Дуци каким-то «компетентным властям», раз она «обязанное лицо», однако у него ничего не вышло… Вы же знаете, как все мы любим Дуци, и поэтому подстроили так, будто Дуци исчезла. А на самом деле она не исчезла, а превратилась в мальчика Тамаша. Мы придумали, будто Тамаш жил раньше в Обуде, их дом разбомбило и все погибли, кроме Тамаша. И после этого Шмыгало отвел его к своей бабушке… Теперь Тамаш, очень похожий на Дуци, живет у бабушки и радуется, что все удачно устроилось.
Дядя Комлош как в полусне слушал рассказ Габи, но из всех его слов понял лишь одно: Дуци, переодетая в мальчика, жива и здорова и зовут ее теперь Тамаш.
— Слава богу, — вздохнул он. — И тетя Комлош, конечно, тоже с ней?
— Нет. Тети Комлош там нет, — опустил голову Габи, чертя носком ботинка какие-то завитушки на каменном полу лестничной площадки.
Дядя Комлош схватил его за плечи, встряхнул и с такой силой сжал их, что Габи вскрикнул.
— Говори же скорее, что случилось с тетей Комлош! — глухо произнес он.
— Дядя Комлош… мы не успели… — не поднимая головы пробормотал Габи, — хотели помочь… но опоздали… дело в том… Ну, понимаете… под вечер она ушла… и больше не вернулась…
Комлош, не проронив ни слова, опустился на ступеньки и закрыл ладонями лицо. Габи подошел к нему.
Теперь он оказался на целую голову выше дяди Комлоша, который, согнувшись, молча, неподвижно сидел на ступеньках, и если бы не порывистое дыхание, можно было подумать, что он умер, сраженный прямо в сердце невидимой стрелой. Габи стоял и смотрел на этого серьезного, взрослого человека, на Дуциного отца, измученного, затравленного и смертельно уставшего. И вдруг ему показалось, будто дядя Комлош похож сейчас на старого, древнего старика, беспомощного и нуждающегося… Его нужно обязательно как-то ободрить, сказать такие слова, чтоб, услышав их, он поднял бы голову, сказал или сделал бы что-нибудь неожиданное, важное… потому… потому что так продолжаться дальше не может…