Ребята с нашего двора
Шрифт:
— При чем тут размер?!
— Он, брат, дисциплинирует!.. — Петухов опять сощурился, глядя в потолок. — М-м-м… «Рождает восхищение! Приводит в умиление! Недавно перестроенная! Камера хранения!»
— Караул, Сережка! — сказала Вера. — Они опять!
— Брысь! — сказал Сережка. — Закуковали! Полночь на дворе!
Разом столкнув с места обоих сочинителей, Сережка и Вера погнали их к выходу. Нет, природа все-таки мудро поступает, наделяя поэтическим даром немногих людей. Жутко себе представить, что вышло
Протрусив по лабиринту, задевая своими пухлыми рюкзаками о шкафчики, они выскочили на последнюю железную улочку. И тут заметили единственного живого человека.
В тесном тупике, как в мышеловке, ворочался бородатый старик; он склонялся к нижнему шкафчику, дергал за никелированную рукоять, а дверца не поддавалась.
— Граница на замке, дед! — на бегу сострил Павлик.
Вера опять пожалела, что у Павлика отобрали ведро. Остроумие — неплохая вещь. Но бывает, что за него хочется казнить без снисхождения.
Дед поворотился в тупичке, но, разглядев, что за личности перед ним, только досадливо отмахнулся здоровенной коричневой ладонью.
А они с разгона одолели ступеньки, выводившие из-под земли на вокзальную площадь, и затопали по мокрому тротуару, прямо по лужам. Теперь все равно было — промокнут ноги или нет, дом уже близко, осталось только в метро нырнуть.
— Нет, подождите-ка! — сказала Вера.
Рывком сбросила она рюкзак, плюхнула его на гранитный бортик и побежала обратно к туннелю. Из-под кед взметнулись желтые электрические брызги, кипящий след прочертился в лужах и погас — непонятно, откуда и прыть взялась такая.
— Потеряла что-нибудь? — предположил Петухов.
— Дедушка, — сказал Павлик. — Держу пари, она понеслась к этому гражданину с бородой. Спрашивать, не нужна ли помощь.
— Тимуровские традиции? — уточнил Петухов, опуская к ногам ведро.
— Они самые.
— Не проходи мимо старика и старушки? Натаскай им воды, наколи дров?
— Вот, вот, — сказал Павлик. — Хотя в наше время уместней спросить: какого черта старушка сидит без воды и топлива? Кто в этом безобразии виноват?
Петухов начал расстегивать лямки рюкзака. Стало понятно, что намечается внеочередной привал — здесь вот, на городской площади, под фонарем, в непосредственной близости от метро.
— Было такое кино, — продолжал Павлик настойчиво, — пионерка помогает старушке. А старушка — сквалыга. Ни в чем не нуждается, но эксплуатирует!
— Меньше слов, — сказал Петухов. — Мы, например, помогали без рассуждений.
— Когда это было! Прошлый век.
— Но, но!
— Да нет, я не против традиций! Только перебарщивать
— Если потребуется, пойдешь и поможешь, — наставительно произнес Петухов.
Он основательно разместил на гранитном бортике рюкзаки поставил на сухое местечко ведро с грибами. А еще у него была гитара, запеленутая в полиэтиленовую простынку. Для защиты от осадков. Петухов проверил, не сеются ли в воздухе капли, затем распеленал гитару и тихонечко на ней забренчал. Кроме стихов он создавал также самодельные песенки, но почему-то стеснялся их исполнять — проборматывал для себя.
Сережка глянул на башенные часы:
— Через семнадцать минут закроют метро.
— Хорошо, еще есть такси, — сказал Павлик.
— Получку дадут во вторник, — не прерывая песенки, информировал Петухов.
— И как же быть?
— Мы в наше время не боялись трудностей, — сказал под музыку Петухов.
Приглушенно шумела перед ними площадь, отсвечивая иллюминированными лужами. Текли цепочки машин. Каждая машина несла белые или красные огни — чуть туманные и переливающиеся. Иногда казалось, что эти огни скользят и роятся сами по себе, как вольные светляки.
С башни поплыли медлительные, какие-то старинные звоны — это часы отбили три четверти.
И с последним ударом на лестнице появилась Вера; подскакивая на одной ноге, она затягивала развязавшийся шнурок на кеде.
— Вот и Золушка наша, — сказал Павлик. — Начинается сказка. Чем дальше, тем страшней.
— Сереж!! Ищи дежурного по камере! Павлик, пойдешь со мной! Алеше придется стеречь барахло, перетаскивать некогда!.. Скорее!
Павлик поерзал на бортике, но вставать медлил.
— Дед забыл номер?
— Ага!..
— И теперь не открыть?
— Ага!
— И поезд вот-вот уходит?
— В том и дело! Бросайте все, скорей!..
— Как по нотам, — подытожил Павлик. — Она думает, это исключительное событие. А это уже всем надоело.
— Меньше слов, — сказал Петухов.
— Да таких дедушек здесь табуны! Можно с утра до вечера помогать, и всем не поможешь! Я бы взял да плакат вывесил: «Со склерозом вход воспрещен!»
Сережка со вздохом поднялся:
— Идем, что ли…
— Ребята, я устал, как пес! — застонал Павлик, впервые в этом признаваясь. — Я пешком через город не могу! Издеваетесь вы, что ли?!. И родители взбесятся!
— У меня есть двушка, — сказал рассудительный и запасливый Петухов. — Я позвоню, родители не только поймут, но оценят. Шагай, шагай. Мы в свое время не капризничали.
3
Дед все ворочался в своем железном тупике, мученически отбивая поклоны перед шкафчиком. Наугад менял цифры, дергал за рукоятку, бухал оцарапанным, в ссадинах кулаком. Дверца сидела монолитно.