Рецепт на тот свет
Шрифт:
— Я знаю. Потому и пришел сам.
Не читать же сбитенщику нотацию о правильном изучении немецкой грамматики…
— Мне рассказывать? — спросил Демьян. — Я буду говорить, а вы, ваше сиятельство, ешьте, ешьте!
— Угу, — ответил Косолапый Жанно вопреки тревожному возражению Маликульмулька.
— На Клюверсхольме есть у меня приятель, — начал Демьян. — Я у него припасы для сбитня держу. Как кумушка опустеет — так к нему, тут же он воды принесет, ставит котел на огонь, припасы мои достает, я заново кумушку заливаю…
— Приятель? — спросила Демьянова супруга.
Это
— Приятель! — решительно отвечал Демьян.
— И днем дома сидит, ждет, пока ты воду кипятить прибежишь?! Приятель?! И с коромыслом по воду ходит?!
— Приятель?! — повторила, осознав беду, теща.
Марья передала дитя бабушке.
— Да что вы взъелись! Вон господин Крылов не даст соврать! Приятель! Убогий он! Ногу повредил! Так летом еще ходит по острову, а зимой все дома сидит! — стал выкрикивать Демьян с такой яростью и убедительностью, что Маликульмульк изумился: ну, точно ему место на сцене.
— Я те покажу приятеля! — закричала теща. — Для того тебя, голого-босого, в дом взяли, чтобы ты по бабам шлялся?!
Демьян выскочил из-за стола и кинулся в сени. Марья, прихватив прислоненный к стенке веник, следом — но опоздала. Дверь захлопнулась. Марья со зла хлестнула по ней веником.
— А что я говорила! — напустилась на дочку теща. — А мало я тебя за косу таскала! Вынь да положь нищеброда проклятого! Вот он обогрелся да и пустился во все тяжкие!
Косолапый Жанно вдруг понял, что могут отнять миску с мневой ухой. Маликульмульку бы такая ахинея в голову не пришла, но у Косолапого Жанно всеми мыслительными процессами заведовало брюхо, оно и всполошилось. Он быстро-быстро заработал ложкой. И ведь нашлось довольно пустого пространства, чтобы оставшаяся половина четвертой миски там запросто разместилась!
Марья с веником стояла у двери. Теперь было заметно, что она в ожидании — Демьян зря времени не терял. Дверь приоткрылась — и тут же в щель устремился меткий веник.
— Так его, так! — закричал дедушка. — Бей ирода!
Меж тем духовное лицо подтащило к себе все миски, плошки и ковригу. Косолапый Жанно поглядел на него с подозрением: соперник, что ли? Но тут уж Маликульмульк пробудился и призвал свою прожорливую ипостась к порядку.
Демьянова теща опомнилась — за столом такой гость, а она шум поднимает!
— А у вас-то, батюшка мой, пусто! — воскликнула она. — Марья, налей еще, да кланяйся гостю, дура, чтоб нашей ушицей не брезговал!
Это была уже пятая миска, и миска объемистая, глубокая, пяти вершков в поперечнике. Косолапый Жанно, поблагодарив, устремился на приступ — он все же считал сидевшего напротив пономаря соперником и норовил сделать так, чтобы тому меньше досталось.
Черт знает что, подумал Маликульмульк, это добром не кончится, похлебка неимоверно жирна…
А у нас есть славное средство от брюха, напомнил Косолапый Жанно, коли оно чуть задурит, то я не дам ему потачки и наемся вдвое, а оно себе как хочешь разведывайся!
Кажись, все, сказало брюхо, сейчас тресну!
Маликульмульк выпрямился, немного откинулся назад — стало полегче.
— Я чуть погодя доем, — сказал он Демьяновой теще.
— Да что тут
Косолапый Жанно дважды зачерпнул ложкой, и его пробила испарина. Дыхание отяжелело. Ему редко доводилось страдать от обжорства, но вот именно сейчас оно и приключилось — он ощущал себя штурмующим высоченную гору, и сердце попросту не выдерживало подъема.
— Я сей же миг, сей же миг… — пробормотал он и кинулся прочь из комнаты.
В сенях было гораздо прохладнее, он перевел дух и тихо рассмеялся. Потом отважно вышел на улицу. После жарко натопленной комнаты это было опасно — однако необходимо.
Сбитенщика ни в сенях, ни на улице он не обнаружил. Похоже, шалопай Демьян убежал греться к соседям. Маликульмульк постоял несколько минут, дыша замечательным морозным воздухом, и дождался — напротив отворилась калитка.
— Ваше сиятельство, господин Крылов! — позвал Демьян. — Извольте сюда! Здесь тихо!
Маликульмульк оказался в крошечной избушке, где помещались только печь да стол и скамья. Лежавший на печи хозяин, совсем дряхлый дедок, уставился на гостя с изумлением — боялся, видать, что такой дородный гость, некстати шевельнув плечом, развалит его жилище и раскатает по бревнышку.
— Ну, Демьян, чуть я Богу душу не отдал от твоей ухи, — сказал Маликульмульк.
— Это у них порода такая, — уныло сообщил Демьян. — Ни в чем удержу не знают, что мать, что дочка. Сказывают, и бабка такова ж была… Я-то что? Я пошутил только… а она как вцепится — женись да женись! И сама ведь под меня легла, вот ей-богу, сама… И матушка тут же! Грех, говорит, покрывай! А чей грех-то, мой разве?.. Вон Федотыч не даст соврать…
— Дам, — неожиданно сказал дедок.
— Ты, сколько я понимаю, был на Клюверсхольме?
— Был, потому и в аптеку прибежал. Так разве ж с чертовыми немцами договоришься? Я им толкую — записать надобно, что отыскал девицу… то есть не девицу, а ее след! Ее бабы спрятали, пожалели, и бабы же ее с острова вывезли на санях.
— Приятель рассказал?
— Приятель… уж и с приятелем потолковать нельзя! Всюду моей дуре блуд мерещится! А что до полицейского осведомителя, то про него уж весь остров знает. Народу-то там немного. Ну, осведомляет и осведомляет, при нем о делах говорить остерегаются, только и всего… а не бьют, потому что побьют — его от должности отставят, другого наймут, и гадай потом — кого!
— И кто ж это?
— Трактирщик, кто ж еще!
— Точно?
— Точно. Там же трактиров поболее десятка, иные зимой стоят заколоченные, а этот открыт.
— И что за человек трактирщик?
— Из латышей, но в немцы переметнулся, — объяснил Демьян. — У них часто так бывает, что от своих, от латышей, отстал, а к немцам толком и не пристал. А этот Мартынка со всеми поладил. Перевозчикам лучший друг, он их зимой в долг поит и деньги дает, они летом ему с лихвой возвращают. Немецкие купчишки его признали, русские тоже. Мартын, стало быть, а по прозванию Эрле. По-латышски он был Алкснис, то бишь ольха, ольховое прозвание. Перевел на немецкий, чтобы чересчур не мудрить. Получилось — Эрле. Они всегда так делают.