Рецепт на тот свет
Шрифт:
Тараторка увидела Маликульмулька и устремилась к нему:
— Иван Андреич, вы совсем пропали! Без вас уж так скучно — вечера долгие, хоть бы пришли стихи почитать! О комедии уж молчу!
Маликульмульк вспомнил Софи. Тараторка во всех проявлениях своего взбалмошного характера была естественна — за жеманство ей бы влетело от княгини. Тараторка желала повзрослеть — но изображать зрелую и опытную госпожу не стала, хотя актерские способности имела, и в избытке. А вот Софи… Софи получила иное воспитание, в ее кругу общей любовью пользовалось, надо полагать, странное и очаровательное существо, женщина-дитя, и брак с таким
Но Софи красива. А Тараторка некрасива. И потому есть надежда, что Тараторка поумнеет. Ибо красота развитию разума не способствует… но красота смущает душу, и ей того довольно…
— Ну что, свозил ты дивовских внуков на экзамен? — спросила Варвара Васильевна.
— Ваше сиятельство, не получается. Дивов не хочет их отдавать.
— А он знает, что я велела отправить их в школу и поселить поблизости?
— Знает, ваше сиятельство, — Маликульмульк развел руками.
— С ума он, что ли, сбрел? Иван Андреич, отправляйся немедленно в Цитадель и уговорись с ним, когда заберешь детей. Скажи ему прямо — отставному бригадиру не след спорить с княгиней Голицыной! И скажи еще, что портить детей я ему не позволю! Я сама — мать! И мои старшие уже служат! Мне лучше знать, как растить мальчишек, чем выжившему из ума дуралею! Ступай!
Маликульмульку стало ясно — если сейчас не удастся договориться с Дивовым, то вечером Варвара Васильевна непременно нажалуется князю, да так нажалуется — утром весь гарнизон будет поднят по тревоге, а Сашу с Митей уведут в предместье под конвоем кирасирской роты и с барабанным боем. Старый же бригадир окажется в смирительном доме — и вряд ли когда оттуда выберется.
Не то чтобы Маликульмульк нежно любил упрямого старика — но как-то так вышло, что он вмешался в судьбу Дивова и ощущал некоторую ответственность за бригадира с семейством. Княгиня была права — лучше пойти и попытаться увезти детей без скандала, пока не приняты чрезвычайные меры.
— Кофей-то дайте допить! — взмолился он.
После вчерашнего ушиного разврата он спал неважно и позавтракал не в полную силу. Чашка крепкого горячего напитка, на сей раз без густых рижских сливок, должна была его взбодрить.
— Допивай, — позволила Варвара Васильевна. — А ты, сударыня, что задумала?
Это относилось к Тараторке, которая встала перед княгиней и явно готовилась произнести речь.
— Варвара Васильевна, можно и мне пойти с Иваном Андреичем в Цитадель? А то сижу, сижу дома, совсем не гуляю!
— Маша, это не прогулка, Иван Андреич пойдет в тюрьму по важному делу. Что — и ты за ним в тюрьму?
— Я бы в собор пошла, пока Иван Андреич там. К матушке Анфисе пошла бы, к Лизе! А оттуда бы меня кто-нибудь проводил в замок. Ну, ваше сиятельство! Сил нет сидеть на одном месте!
— Ну, коли к матушке Анфисе… — княгиня усмехнулась. — Беги, собирайся! Обувайся потеплее!
Тараторка поцеловала княгинину руку и умчалась прочь.
— Наконец-то подружку себе нашла, — сказала Прасковья Петровна. — Одна беда, Анфисиной Лизке уже семнадцатый, вовсю невестится. И наша, на нее глядя, задурит.
— Там батюшка Викентий, он ни жене, ни дочкам воли не дает, — возразила Екатерина Николаевна. — Говорит, что поповнам нужно себя
— Они друг дружке волю дают. Батька в соборе, а они — у окошечек, с офицерами перемигиваются, — объявила блюстительница общей морали Аграфена Петровна. — И нашу научат!
— Уж чья бы корова мычала, — тихонько, так, чтобы слышал только Маликульмульк, и не шевеля губами, сказала Екатерина Николаевна, вечная врагиня блюстительницы.
Аграфена Петровна была постарше княгини и состояла с ней в каком-то сложном родстве, но ей не повезло — пока она несколько лет обреталась при дворе, никто не догадался выдать ее замуж, а когда ее опекун разорился, проиграв вместе со своим имуществом и ее приданое, то никаких надежд на брак уже не осталось. Сколько-то времени она жила у городских родственников, потом перебралась к деревенским и наконец осела у Голицыных в Зубриловке. Не было у нее дядюшки-князя, который позаботился бы о ней, как у Варвары Васильевны — одной из пяти племянниц самого Григория Второго, Светлейшего князя Потемкина. Слухи об этой заботе ходили разные — многие полагали, что любезный дядюшка всех племянниц поочередно сделал своими любовницами. Он много чудачил — но вряд ли кого насильно укладывал на свое роскошное ложе, ежели что-то и было — давно пора забыть. Маликульмульк предпочитал не забивать себе голову давними россказнями, к тому же он видел, какое чувство соединяет князя и княгиню. Более двадцати лет брака — не шутка.
А вот Екатерина Николаевна подбирала обрывочки, мастерила потихоньку правдивое жизнеописание врагини — и в том жизнеописании всякие мужские имена попадались. Имен, может, было побольше, чем Екатерина Николаевна числила за собой поклонников, отсюда и проистекало недовольство, а не только потому, что женщина с богатым прошлым на старости лет повадилась всем читать морали.
— Я ее не в инокини готовлю, — громко и по-хозяйски сказала княгиня. — А коли с кем и перемигнется — беда невелика. Дурой нужно быть, чтобы девицу в ее годы дома запирать с одними лишь ручными птичками!
Все притихли.
Четверть часа спустя Маликульмульк с Тараторкой вышли на замковую площадь. Там было шумно — выбежали дети из Петровского лицея и играли в снежки. Да и чего ж не поиграть — день солнечный, не слишком морозный, но и не слякотный, снег посреди площади чист, не замаран конским навозом.
— Иван Андреич, а что там с бальзамным рецептом? — спросила Тараторка. — Кто у кого его украл?
— Не понять никак, — честно ответил Маликульмульк. — Каждый говорит свое. Герр Струве — одно, Егорий Лелюхин — другое, а в доме бывшего бургомистра — третье.
— Его сиятельство сердится…
— Сам знаю. Боюсь даже, что эта загадка не имеет отгадки.
— Имеет! — убежденно сказала Тараторка. — Ведь этот человек, который принес в Ригу бальзамный рецепт, где-то жил! Я слышала, как вы с Сергеем Федоровичем об этом толковали! Что, если там хозяева знают правду?
— Тараторочка, да ведь чуть ли не сорок лет прошло!
— И что? Правда прокисла или протухла? Иван Андреич!..
— Не вопи. В замке, поди, слышно…
— Ага, задумались? — обрадовалась Тараторка. — А коли поискать тех хозяев, у кого он жил? Подумаешь, сорок лет! Вот Христиан Антоныч помнит, как покойная государыня на царство венчалась! И как с пруссаками воевали, помнит!