Рецепт счастья
Шрифт:
Дженни не могла вынести взгляд Рурка — смесь сочувствия и доброты, — поэтому она снова прислонилась к машине и нашла взглядом то место, где раньше было окно спальни на втором этаже.
— А ты знаешь, — спросила Дженни, — что, когда была маленькой, я вылезала из окна вон по тому суку. — Она показала на клен. — И меня ни разу не поймали.
— Зачем? Чтобы тайком уйти из дома?
Дженни попыталась понять причину резкой нотки в голосе Рурка.
— По-разному, — ответила она. — Обычно чтобы встретиться с друзьями на речке и потусить.
— Хотел бы я, чтобы все дети были такими, — вздохнул Рурк. — Насколько легче тогда стала бы моя работа.
— Мне всегда было жалко бабушку и дедушку из-за моей матери, — пояснила Дженни. С каждым вдохом страх внутри утихал. — Она разбила им сердце. В них всегда оставалась какая-то печаль. Особенно в дедушке. Когда доктора сообщили о его болезни, он сказал, что, возможно, дочь приедет на похороны.
Дженни пнула снег мыском ботинка. Она всегда чувствовала, что должна как-то компенсировать отсутствие своей матери.
— И так как моя мать навсегда оставила бабушку с дедушкой, я решила навсегда с ними остаться.
В очень раннем возрасте Дженни поняла, что ее предназначение заключается в том, чтобы не давать бабушке с дедушкой печалиться, и в течение всех этих лет старалась ему соответствовать. Странно вдруг лишиться своего предназначения.
Некоторое время Рурк молчал. Дженни провела проверку по баллам, предложенную доктором. Несколько минут назад тревога была на восемь баллов из десяти. Сейчас, к огромному облегчению Дженни, она опустилась до шести, а возможно, и до пяти-четырех. Может, это действие таблетки, которую она приняла в доме Грега? Или просто пришло время успокоиться.
— В доме было несколько коробок с полицейскими отчетами об исчезновении моей матери, — вспомнила Дженни. — Они сгорели при пожаре.
— Их копии хранятся в департаментских архивах, — заверил ее Рурк. — Если хочешь, я могу проверить эти записи.
— Спасибо. Последние несколько дней я думала о ней больше, чем обычно.
Подул сильный ветер со снегом.
— Это странно, но часть меня считала, что моя мать приедет после смерти бабушки.
— Почему это странно?
— Для меня странно было думать об этом. Я имею в виду, если она не приехала, когда ее отец заболел и умер и когда с ее матерью случился удар и мы стали нищими… если все это не заставило ее вернуться, глупо было надеяться, что ее вернет смерть бабушки.
Рурк ничего не ответил, и Дженни была этому рада. Потому что одной из версий, почему ее мать не возвращается, было то, что она мертва. Дженни отказывалась об этом думать. Если бы Маришка умерла, они бы узнали.
— Какая ирония, — усмехнулась Дженни. — Вдруг в моей жизни, практически из ниоткуда, появился Филипп. Когда я решила, что осталась совершенно одна, у меня вдруг появилась целая семья родственников.
— Ты никогда
Эти слова и тон его голоса заставили Дженни вздрогнуть.
— Рурк? — тихо позвала она.
Рурк взял себя в руки и снова натянул маску доброго полицейского.
— Я имею в виду, ты ведь часть этого города, — пояснил он. — Все здесь тебя любят. Твоя лучшая подруга — здешний мэр.
— Ты прав. Я невероятно везучая. — Дженни глубоко и медленно вдохнула холодный воздух. — Во всем произошедшем мало хорошего, — продолжила она. — Я лишилась дома и семьи. Такого не пожелаешь даже злейшему врагу.
— У тебя нет врагов, — заметил Рурк.
— Если не выяснится, что кто-то поджег мой дом.
— Никто не поджигал твой дом.
— Вообще-то во всем этом все-таки есть нечто хорошее. Когда я лишилась дома, передо мной открылся целый мир возможностей.
— В смысле?
— Я могу начать все с чистого листа, там, где мне захочется. — Дженни следила за лицом Рурка, но не могла понять, о чем он думает. — И все же уезжать отсюда будет тяжело.
Рурк ничего не сказал и даже не шелохнулся. Было так тихо, что Дженни слышала, как на ее куртку падают снежинки. Она ждала его ответа, затаив дыхание.
Рурк молча стоял с каменным лицом.
Возможно, он не расслышал.
— Я сказала, что уезжаю из Авалона.
— Я слышал тебя.
— И тебе нечего на это сказать?
— Нет.
— Рурк…
— Это твоя жизнь. Твое решение. Я не вправе что-либо говорить тебе.
«Скажи, что ты хочешь, чтобы я осталась, — подумала Дженни. — Одно твое слово, и я никуда не поеду». А потом ей стало тоскливо. Если бы Рурк сказал ей, она бы действительно осталась?
— Скажи что-нибудь.
— Что ты хочешь услышать?
— Я хочу услышать, что ты думаешь о моем плане.
— Разве важно, что я думаю?
— Да.
— Почему?
— Потому что ты важен для меня, — выпалила Дженни и в страхе пошла на попятную. — Это потому, что ты такой великодушный. Слишком великодушный. Мне неудобно, что я причинила тебе столько неудобств. Я слишком долго навязывалась тебе. Я не могу просто взять и войти в твою жизнь, Рурк.
— Почему нет?
— Потому что это неправильно. Каждый из нас живет своей жизнью, и никто не вправе ограничивать другого.
— То есть я тебя ограничиваю.
— Нет! Господи, с тобой невозможно общаться!
Рурк ничего не ответил.
— Я решила ехать в Нью-Йорк, — объяснила Дженни. Все ее существо трепетало от принятого решения. Впервые она озвучила его вслух. — Я буду жить в старом доме Оливии. Это предложил Филипп Беллами. Он хочет, чтобы мы получше узнали друг друга, чтобы я встретилась с его сестрами и провела некоторое время с его родителями… моими бабушкой и дедушкой… Как только я все здесь улажу, я дам ему знать. Лора присмотрит за пекарней, а у меня, наконец, появится шанс серьезно заняться писательским делом.