Редакционное задание

Белая Яся

— Кирилл! Ты идиот! — вопит она и лупит того, кто её держал, по чём достаёт.

— Взаимно не рад тебя видеть, — отвечает ей высокий мужчина в чёрном камуфляже, уклоняясь от ударов. — И хотел бы знать, что ты здесь делаешь?

— Они моего деда забрали! — со слезами в голосе выкрикивает Марта.

— Профессор Зорин — твой дед? — удивляется мужчина.

— Да! — зло кричит она и топает ногой. — Чурбан ты бесчувственный! Не зря тебя жена ненавидит!

Он

игнорирует её выпад и отвечает с лёгким ехидством:

— Воистину, природа отдыхает не только на детях, но и на внуках, — пренебрежительно резюмирует её собеседник.

Голос у него низкий, но не мягкий — наоборот, стальной, властный. Таким обычно отдают приказы. Примерно такой голос и у генерала Воравских. А дальше цепочка встраивается сама: Воравских — его дочь Дарина Тихомирова — её муж Кирилл Тихомиров.

Так вот ты какой, Кирилл.

А он тоже — более чем идеальный. Девичья мечта. Высокий, стройный, широкоплечий, темноволосый. Красивый, но холодной надменной красотой потомственного аристократа.

Мысленно рисую рядом с ним хрупкую белокурую Дарину.

Обворожительная пара получается.

Вот они и впрямь истинные — потому что даже в представлениях удивительно подходят друг другу.

Но додумать не успеваю… Позади нас раздаётся почти радостный голос:

— Ну, вот и «идеальные» пожаловали! Мы только вас и ждали.

Оборачиваюсь, чуть отлипая от Ираклия, и теряю дар речи.

Перед нами тот самый тип с фотографии в газете — лже-Качинский, или Правов, или как его там ещё.

Ухмыляется он сейчас самодовольно и неприятно.

И, несмотря на то, что рядом — высоченные «идеальные», на фоне которых он — плюгавый хлюпик, от него исходит нехилая угроза…

А угрозы за сегодняшний день я научилась не игнорировать.

Глава 11

Кирилл Тихомиров выступает вперёд и буквально нависает над невысоким Правовым. Тому приходится задирать голову. Однако и при этом он вовсе не выглядит подавленным. Наоборот, на тонких губах змеится торжествующая улыбка.

— Кирилл Владимирович, какая приятная встреча, — говорит Правов и раскрывает объятия, как дорогому другу.

Тихомиров отшатывается от него.

— Я так не считаю, — отзывается он. — И, полагаю, что вы заигрались.

— Что вы, — тянет Правов, — представление только начинается. Как раз вас и ждали! Идёмте, — он машет узкой ладонью в сторону поляны, где адепты движутся по кругу, выкрикивая фразы на арамейском и поднимая в воздух чаши, напоминающие усечённые человеческие черепа.

Ну и мерзость!

Я вижу, как недобро сужаются глаза Кирилла, как полыхает яростью рыжий Лис, ощущаю, как сильно сжимает мою руку Ираклий.

Чёрт, у него просто ледяные пальцы! Он же теряет

кровь! Он недавно в обморок падал!

Мне хочется вопить, трясти всех, требуя оказать Базирову немедленную помощь.

Правов, как стервятник, чует кровь — замечаю, как трепещут его ноздри.

Урод, как он меня бесит! Больше всего на свете я желаю, чтобы он сгорел в аду заживо, но…

Но я хочу знать, что задумал этот безумец. Зачем он затеял этот спектакль?

Видимо, не одна я.

Потому что Кирилл переглядывается с ребятами, кивают друг другу, и вся наша группа двигается в сторону шабаша, творящегося на поляне.

Мужчины выстраиваются так, чтобы мы с Мартой оказались между ними.

Кирилл и вовсе берёт Марту за руку и командует:

— Держись рядом!

Она взвивается:

— Женой своей распоряжаться будешь! — и пытается выдернуть руку.

Но Кирилл держит крепко.

— Не беси! — рычит он. — Я же о тебе забочусь.

— С чего вдруг? Ты же меня терпеть не можешь!

— Считай, что у меня приступ альтруизма. А ещё потому, что Дарина, всё-таки по тебе, стерве, скучает. И шкуру с меня спустит, если узнает, что я тебя не сберёг.

Марта фыркает, но замолкает.

Когда мы приближаемся к участникам действа, их дикий хоровод замирает, расступается, и нас пропускают в середину.

И тут я замечаю, что профессора Зорина успели раздеть, а на плечи ему водрузили толстую перекладину, привязав к ней его руки.

Огромный брус гнёт старика к земле, но он всё равно старается гордо держать голову и смотрит на своих обидчиков чуть презрительно.

Я сглатываю слёзы и сжимаю кулаки.

Марта бросается вперёд с криком:

— Дедушка! Уроды! Ублюдки! Отпустите его!

Тихомиров перехватывает её в полёте, удерживает. Она бьётся, кусается, брыкается, но Кирилл не ведёт и бровью.

Зорин вскидывает и смотрит на неё нежно и с жалостью:

— Мартуша! Ты зачем здесь? — ворчит он беззлобно, будто действительно журит внучку, которая нашалила. — И вы, барышня? — это уже ко мне…

Я проглатываю ответ, а Марта отзывается рыданиями:

— Дедушка, деда…

Зорин поворачивается к Правову и говорит, спокойно, будто увещевая:

— Костя, отпусти девочек. Они ж дети ещё совсем. К тому же об «идеальных» почти ничего не знают.

— Я знаю, — вопит Марта. — И я везде вас пропесочу. И Олеська тоже, она журналист!

— Вот видите, друг мой, — разводит руками Правов, — девушки слишком много знают, я не могу их отпустить.

— Можете, — неожиданно выступает вперёд Ираклий. — Если я правильно понял суть вашего обряда, то вам нужна не просто жертва, а добровольная жертва. Такую с куда большей охотой примет тот, кого вы призываете?