Редкий дар Джеммы
Шрифт:
Глава 4
Наконец-то пришло время поговорить с органистом. Я зашла в церковь с трепетом в душе, меня сопровождала сестра Берта, чтобы я не оставалась с мужчиной наедине. Сегодня решится, буду ли я учиться играть на органе. Орган — это ведь король всех инструментов и, наверное, самый сложный из всех. Там несколько клавиатур, одна из них ножная. Да-да, на органе нужно ещё и ногами уметь играть! Интересно, сложно ли этому научиться?
Я слышала звуки органа. Кажется, это месса — музыка к церковной службе. Но в церкви сейчас никого
Это был благородный молодой мужчина, красивый собой — нос с небольшой горбинкой, волевой подбородок, вьющиеся каштановые волосы, к тому же весьма прилично одетый.
Я какое-то время стояла и слушала его, смущаясь, пока он не обратил на меня внимание. Он встал и поклонился.
— Здравствуйте, сударыня! Меня зовут Луиджи де Росси.
— А я — Джемма Эспозито, — я даже покраснела от смущения.
— Сударыня, мне передала сестра Габриэлла, что вы желаете научиться играть на органе.
— Да, и я умею играть на клавесине. Думаю, что это мне пригодится.
— Клавесина нет в монастыре, это светский инструмент, но вы можете показать на органе, что умеете играть.
Надеюсь, руки все помнят. Буду играть прелюдию и фугу Баха. Ох, как непривычно на органе! Клавиши совсем лёгкие, их не надо сильно нажимать. Ноги я поджала, так как ногами ничего играть не умела. Но все равно звучало все замечательно!
— Великолепно! Вы будете достойной органисткой. А умеете ли вы импровизировать?
— Не особо, к сожалению. Но я очень хочу научиться!
— Я с радостью возьмусь за ваше обучение, Джемма, так и передайте сестре Габриэлле. Жду вас завтра после утренней службы.
Я вышла из церкви, словно летела на крыльях. У Луиджи были великолепные манеры. Наверняка он аристократического происхождения. Но что благородный мужчина забыл в монастырской церкви? И ведь так хорошо играет, у него определенно музыкальный талант!
Теперь я больше ни о чем не могла думать, только об уроках музыки. И гадала, а какое впечатление я произвела на Луиджи. По сравнению с ним я была такой простушкой и не знала настоящих учтивых манер, только смущалась все время. Надеюсь, он не счёл меня дурочкой.
Как мне необходимо сейчас научиться держать себя, как благородная девица! Но у кого учиться хорошим манерам? Вряд ли у монахинь. Хотя вдруг кто-то из них из аристократической семьи? По ним это сложно понять, а спрашивать неприлично. Что ж, придется вспомнить все, что я знаю из книг.
Тем временем жизнь в приюте текла своим чередом в этот день. Я не ездила с настоятельницей смотреть детей, у нее были другие дела, поэтому у меня образовалось свободное время. В библиотеке я нашла Лию и обратилась к ней с вопросом:
— Здравствуй, Лия. Скажи мне, пожалуйста, есть ли здесь книги с описанием светских манер?
— Нет, таких книг нет, насколько я знаю. Но я могу что-то подсказать. Я видела благородных дам, которые приходили к настоятельнице.
— Ну вот, например, как делать реверанс при встрече.
— О, это просто. Сейчас я тебя научу.
Лия показала мне, как правильно
— Лия, а ты какие книги можно взять почитать из библиотеки не церковные? Что-нибудь о жизни благородного общества.
— Романов здесь нет, это считается не полезным для монахинь. Поэтому вряд ли в библиотеке ты найдешь хоть что-то на эту тему. Разве что в жизнеописаниях святых иногда встречаются подобные сцены, и то редко.
Лия была очень отзывчивым подростком, вежливым и приветливым. Я сдружилась с ней и она меня поражала тем, сколько всего знает, несмотря на юный возраст. Кроме того, музыку она тоже запоминала с первого раза и навсегда. Мне бы такие способности!
Вообще я уже привыкла к приюту и даже полюбила его в чем-то. Мне нравились дети, я восхищалась их чудесными талантами, но не все из тех, кто уже открыл свой дар, использовали его во благо. Они часто баловались и проказили. Поэтому мне пришла в голову одна мысль, которой я поделилась с сестрой Августиной.
— Сестра, я знаю, как нелегко порой бывает с детьми и подростками. Они любят пошалить, не слушаются и капризничают. Но когда дети обладают чудесным даром — может быть даже опасно применять его из озорства, как попало. Я могла бы в этом помочь. Научить каждого ребенка бережно относиться к своему дару, использовать его только по делу. А дело это — служение людям, я так понимаю.
— Служение Богу, — поправила меня сестра Августина, — и монастырю.
— Да, конечно же, простите.
— Надеюсь, ты справишься. Тут лучше с каждым отдельно поговорить о том, что его дар — большая ответственность и надо к этому относиться серьезно. И предостеречь от опасностей! Подумай, какими они могут быть для каждого ребенка. Ступай же, и пусть тебя благословит Бог.
И ещё одно заботило меня — это слишком суровые условия содержания воспитанников. Грубая одежда, скудная пища, отсутствие развлечений. Бедные дети, им хотелось бегать, прыгать, играть, но эта энергия не находила себе выхода и они становились плаксивыми и капризными. Это же неестественно, держать детей словно послушников.
Я все думала, как можно это изменить. И не придумывала ничего толкового. Может быть, дать детям хоть какие-то физические упражнения и игры на свежем воздухе? Но как убедить в этом монахинь? Монастырский устав довольно суровый и он касается всех в монастыре, даже если это ещё ребенок.
Так что дело было отнюдь не в деньгах, монастырь, мне кажется, с этой фактической торговлей детьми был богат, а ещё ведь кругленькая сумма была в виде найденного Сандро клада. В общем, пока все, что я могла предложить без нарушения монастырского устава — это увеличить время для прогулок на улице.
Я опять же пошла с этим к сестре Августине. Мне кажется, что у нее доброе и чуткое сердце, несмотря на всю внешнюю строгость и она искренне радеет за свой приют. Наш разговор продлился долго, я просила послабление устава для детей, обещая взамен их преданность монастырю. Она внимательно выслушала меня и, наконец, сказала: