Рефлекс змеи (Отражение)
Шрифт:
— Они... мм... работают по найму?
— Вышибалами в игорном клубе. Бицепсы по найму. Как ты и сказал.
— Они избили жену Джорджа. Вы и об этом слышали?
После короткого молчания он кивнул, но комментировать не стал.
Я смотрел на его замкнутое лицо, туго обтянутое кожей, на черную бородку. Скрытный, неторопливый человек с подслушивающим устройством, подключенным к малоизвестному мне миру. Игорные клубы, наемные гориллы, какие-то слухи из преступного мира...
— Те головорезы сказали, что оставили тебя подыхать, — сказал он. — И неделю
— Они преувеличивали, — холодно заметил я.
Он снова дернул ртом и покачал головой.
— Один из них был испуган. Трещал без умолку. Сказал, что они слишком переборщили... с ботинками.
— Вы хорошо их знаете?
— Они болтают.
Снова молчание. Затем я бесстрастно сказал:
— Джордж Миллес посылал вам письмо.
Он поерзал на сиденье с почти успокоенным видом, выдохнул. Наверное, он этого ждал. Терпеливо ждал. Отвечал на вопросы. Держался любезно.
— И давно оно у тебя? — спросил он.
— Три недели.
— Ты не смог бы им воспользоваться. — В его голосе слышалась слабая дрожь торжества. — Ты сам попал бы в переплет.
— Откуда вы узнали, что оно у меня? — сказал я.
Он моргнул. Поджал губы. Медленно выговорил:
— Я слышал, что ты заполучил миллесовы...
— Что?
— Документы.
— А, — сказал я. — Милое безликое словечко — “документы”. Откуда вы узнали, что они у меня? Как я, по этим слухам, получил их? От кого?
— Ивор сказал, — ответил он. — И Дана. Каждый по отдельности.
— А мне не расскажете?
Он подумал, окинул меня невыразительным взглядом, затем сказал с неохотой:
— Ивор был слишком зол, чтобы держать язык за зубами. Слишком много наговорил о тебе… вроде того, что ты мерзкий ворюга... что ты в пятьдесят раз хуже Джорджа Миллеса. А Дана... на следующий вечер она спросила, знаю ли я, что у тебя есть копии писем Джорджа Миллеса и что ты их используешь. Спросила, не могу ли я помочь ей получить назад ее письмо.
Теперь я улыбнулся.
— И что вы ответили?
— Я ответил, что не могу ей помочь.
— Вы говорили с ними всеми в игорных клубах? — спросил я.
— Да.
— Это... ваши клубы?
— Не твое дело, — ответил он.
— Ладно, но почему бы не сказать мне?
Он немного помолчал.
— У меня есть два партнера. Четыре игорных клуба. Клиенты в большинстве своем не знают, что я владелец. Я толкусь там. Играю. Слушаю. Я ответил на твой вопрос?
— Да, спасибо, — кивнул я. — Эти гориллы — ваши вышибалы?
— Я их использую, — строго сказал он, — как вышибал. И не посылаю их избивать женщин и жокеев.
— Стало быть, немного подхалтуривают на стороне? Не так ли?
Он ответил уклончиво.
— Я ожидал, — сказал он, — что, будь у тебя письмо, ты чего-нибудь от меня потребуешь. Чего-нибудь побольше... ответов.
Я подумал о письме, которое помнил слово в слово:
“Дорогой Виктор Бриггз,
Я уверен, что вам будет интересно узнать, что я имею следующую
За этим следовал список из пяти скачек, дополненный суммами, которые Виктор получал от своего знакомого букмекера. Дальше письмо гласило:
“У меня находится заверенное данным букмекером собственноручное признание.
Как вы можете заметить, на всех этих пяти лошадях скакал Филип Нор, который явно осознавал, что делает.
Я мог бы отослать это признание в Жокейский клуб, и в таком случае вы оба были бы исключены. Однако вскоре я вам позвоню с альтернативным предложением”.
Письмо было отправлено более трех лет назад. Три года Виктор Бриггз не мошенничал с лошадьми. Но ровно через неделю после гибели Джорджа Миллеса Виктор Бриггз взялся за старое. Вернулся к прежним играм, чтобы понять, что на своего беззащитного жокея он больше полагаться не может.
— Я ничего не собирался делать с письмом, — сказал я. — Даже не собирался говорить вам, что оно у меня. До сегодняшнего дня.
— Почему? Ты хотел выигрывать. Ты мог бы использовать его, чтобы заставить меня согласиться. Тебе ведь говорили, что ты потеряешь работу в том случае, если не будешь скакать, как я хочу. Ты знал, что я не перенесу, если меня выставят из клуба. И все равно ты не использовал письмо. Почему?
— Я хотел... я хотел, чтобы вы по-честному обходились с лошадьми ради их же блага.
Он окинул меня еще одним долгим непроницаемым взглядом.
— Вот что я тебе скажу, — наконец начал он. — Вчера я сложил все призовые деньги, которые получил с тех пор, как Дэйлайт скакал в Сандауне. Все эти третьи и вторые места, равно как и за победу Шарпенера. Я прибавил выигранные по ставкам — за победу и место. И оказалось, что я в последний месяц, когда ты скакал честно, заработал больше, чем в тот раз, когда ты сбил Дэйлайта с шага. — Он помолчал, ожидая реакции, но я, поняв это, просто смотрел на него. — Я увидел, — продолжил он, — что ты больше не собираешься мошенничать на скачках. Я это понял. Я понял, что ты изменился. Ты стал другим человеком. Более зрелым. Более сильным. Если ты будешь по-прежнему скакать для меня, то больше я не стану тебя просить проигрывать. — Он снова замолчал. — Этого достаточно? Ты это хотел услышать?
Я отвел взгляд, посмотрел на зимний пейзаж за окном.
— Да.
Помолчав еще немного, он сказал:
— Ты знаешь, Джордж Миллес просил не денег. По крайней мере...
— Пожертвование в пользу Пострадавших Жокеев?
— Ты много знаешь.
— Я узнал, — сказал я, — что Джордж вымогал деньги не для себя. Ему нравилось… — я подыскал слово, — разрушать чужие замыслы.
— И сколько он разрушил?
— Насколько я знаю, семь. Может, восемь, если вы спросите своего букмекера. Он был изумлен.