Рефлексия
Шрифт:
— Подарить подарок — так не говорят. И я все равно хочу корзину с яблоками.
— Дурочка, это ты должна дать мне яблоко, ты же женщина, так делала твоя прапрапрабабушка и звали ее Ева.
— Ты как-то очень быстро меняешься, — промурлыкала Светка, — я пугаюсь, хотя тебе идет быть таким нежным и романтичным. Может, ты еще какие слова знаешь?
— Выучу, — пообещал Борис, — я же с книгой работаю, в конце концов. Давай вообще сменим жанр с фарса на что-нибудь более серьезное.
— Но ты же не хочешь разводиться с женой, — сказала про себя Светка, промолчав, чуть ли не впервые за свою не очень долгую жизнь.
Лампочка под потолком тоже захотела расстаться с привычной невыразительностью, вспыхнула ярче и перегорела, не выдержав напряжения.
Завтра же выясню у Валеры
— Слышишь, Светка, — сказал Борис в полном соответствии с учебником по психологии для домохозяеек, — давай плюнем на все и закатимся на пару неделек куда-нибудь подальше отсюда. Да пошли ты подальше свою работу, если тебя не отпустят, неужели, думаешь, я тебя не прокормлю? Яблоками?
Ни секунды Вика не верила Светкиному нежеланию выйти замуж. Подруга, такая простая в обращении, явно скрывала свои истинные настроения, хотела показаться еще независимей, чем была. Конечно, Светка — единственная дочь у родителей, но живет не намного лучше, чем Вика. Пусть у нее есть собственная комната, но в коммуналке же, а родители, как бы ни были хороши, не могут не мешать. Дело в Светкиной резкости и чрезмерной напористости, мужикам не нравится. Но Светка хитрая, ей достает ума скрывать неудачи даже от Вики, прикрываться фразочками, типа, "наживусь еще замужем", или "какие мои годы". А годы у них обеих критические, надо торопиться. После двадцати пяти рожать тяжелее. Вика мстительно подумала, что жена Алика так и не родила ему ребеночка, Вика-то сразу бы постаралась, от ребенка мужику уже не так просто улепетнуть. Хорошо бы Валеру подловить "на дирижабль", но Валера ушлый, сам принимает меры. Ничего, когда-нибудь проколется. Можно, конечно, его обмануть, но вдруг не поверит. В последнее время он как-то охладел к ней. Надо расстараться, может быть, она недостаточно активна? Но, взять Светку, мысли пошли по очередному кругу.
Вике невозможно представить, что подруга ничего не скрывает, невозможно представить, что родители ближе, чем своя семья. Потому что родители — не своя семья, а их, родительская, и законы в ней устанавливает муж, то есть, папашка, а мать — так. Вике тоже придется быть «так», при муже, но кое-чему она от Светки поднахваталась, да и время сейчас другое. Если бы действительно наступило такое время, когда по честному можно было бы не хотеть замуж, а иметь все самой: и квартиру, и вещи, и деньги. И не работать. Детей, в принципе, можно бы и не рожать. А мужчин выбирать самой сколько хочешь. Почти как Светка, только больше. Светка, вон, тоже не хочет никаких детей. Или врет?
Светка не лгала. Ей нравилось жить с родителями, она не знала и не представляла другой жизни. Ради чего, ради какого такого любовничка она должна отказываться от совместных завтраков или ужинов за стареньким круглым столом под пестрой скатертью, когда отец так потешно шутит, заигрывает с матерью, словно они молодые, хотя самим уже под пятьдесят. Ради кого отказываться от кофе, подаваемого в постель по выходным, от поездок на дачу и печеной картошки, от платьев, которые можно оставить на стуле скомканными и найти наутро уже выстиранными и отглаженными. От большого Яна, пуделя, традиционно спящего с ней вместе, хоть мама и ворчит, что простыней на собак не напасешься. От бумажных мышат, которых отец засовывает ей в сумку. От всей их радостной непритязательной обстановки, от их, пусть несовершенного и не отдельного, но такого своего дома. Что до ее личной жизни, так она все равно оказывается связана с ее семьей, с ее родителями. А любовнички — тот или другой, так что же, предки понимают, что
В той безликой, ничьей квартире, разглядывая дурацкую лампу, она, чуть ли не против своей воли, решила, — нет, нет — поняла, что от этого мужчины ей придется рожать ребенка, более того, ей хочется этого ребенка. А останется ли Борис с ней навсегда или сложится так же, как с прочими его женами, ей не на столько важно. То есть, важно, конечно, но не так, чтоб ради этого знания будущего — с Борисом или без, отказываться от их ребенка, от их жизни, сколько ее там ни наберется. Начисто лишенная романтизма Светка не раздумывала, влюбилась она или нет, настоящее ли это чувство, или так, обманка, в ней включилась не родителями даже заложенная программа, которой она должна была следовать, и дело вовсе не в том, что им с Борисом оказалось так хорошо вместе, но рожать она несомненно могла только от него. Что-то подобное рассказывала мама о них с отцом. Потому, наверное, родители и не беспокоились из-за мимолетных романов дочери, что знали, рано или поздно предназначенное случится, включится неведомый механизм, и все произойдет само собой и как нужно.
— Мама, папа, я завтра уезжаю с Борисом в Дагомыс, — скажет Светка за ужином.
— А ты не хочешь нас познакомить? — Спросит мать, порозовев от смущения — дочь не предлагает сама, приходится просить.
Светка второй раз в жизни промолчит, не скажет правду, не сообщит, что ее избранник женат. Достаточно того, что она объявила его имя, выделив из прочих безымянных своих поклонников.
— Леля, она взрослая девочка, пусть решает сама, может, и знакомить будет незачем, — непривычно сурово заметит отец, и ужин продолжится.
Наверняка, все произойдет не так идиллически, но крика не будет, это точно. И скорей всего, Борис понравится отцу, несмотря на обилие жен и детей, как ни парадоксально это может показаться со стороны. У них в семье иные критерии. А решительность всегда занимала почетное место. У них с отцом. Мама — та потише, учительница, как-никак. Преподает деткам азы легкой атлетики в спортивной школе. В баскетбол уже не играет — возраст.
Наблюдающая сверху сплюнула бы от огорчения, ибо бодрые сценки раздражают сильней всего, или сделала бы Светкину маму дрессировщицей тигров для полноты картины, но она знала, что так не бывает, таких отношений не бывает, людей таких не бывает, она даже и близко не пролетала от святого семейства, у нее копились по-настоящему важные дела.
То ли Алик перестал замечать движение времени, то ли дни сами наловчились пропадать из календаря, и теперь вслед за пятнадцатым февраля свадьба в "У Муму", почему-то шло сразу восемнадцатое — юбилей в «стекляшке», затем подряд двадцать первое и двадцать второе — по два выезда на день в различные организации, отмечающие мужской праздник с производственным размахом. Как февраль сменился мартом, как сошел снег и снова выпал, как март скатился к середине, Алику отследить не удалось, даже мужской и женский праздники не помогли. Но в праздники самая работа, на 8 марта пришлось даже уехать из города, то ли в Репино, то ли в Комарово, проклюнулась долгосрочная халтурка в доме отдыха, каком — Алик не заметил, как положено. Впрочем, те «загородные» дни оставили по себе ощущение передышки, глотка свежего соснового воздуха, до боли заполняющего легкие, отвыкшие дышать глубоко. Эта боль оказалась единственным реальным ощущением за несколько месяцев.
В городе у Алика не нашлось сил порадоваться тому, что он избавлен от поздравлений: Алла, теща, мама — по международному телефону. Он бы не смог выдержать. А непременное застолье с родственниками! Когда жизнь проходит в чужих застольях — это ничего, это терпимо, работа такая. Но свои, с непременным личным участием за тарелкой с традиционным салатом под условным названием «оливье» — а в последние времена, перед тем, как Алик перестал чувствовать себя внутри времени, такие застолья участились — нет уж, увольте!