Регент. Право сильного
Шрифт:
— Проводи. И не шумите там.
В собственной комнате ему показалось слишком тихо и пусто.
Ульф собрал с пола книги, разложил их по местам, шагнул к столу и вдруг растерянно замер, рассматривая ряд аккуратно сложенных из бумаги фигурок: лодья, птица, цветок и бабочка. Тщательно выглаженные, выставленные в одну линию, они казались до смешного неуместными тут. Белые листы поделок покрывали ровные строки, кое-где виднелись алая вязь завитков, обозначающих имя и титул. Его имя и титул.
По-хорошему, надо было бы устроить выволочку и служанке,
Ульф аккуратно поднял одну из фигурок и расправил ее. Складку за складкой, деталь за деталью. Ровными линиями прочертили плотную бумагу полосы изгибов, превращая изящную бабочку в смертный приговор, составленный утром и терпеливо ожидающий подписи.
Регент развернул их все: двое стражников, горничная, наемник. Четыре человеческие жизни, четыре мучительные смерти, превращенные детской рукой в совершенно безобидные игрушки. Символично до рези в глазах.
Интересно, знал ли Адиль, с какой легкостью он, Ульф Ньорд, распоряжается чужим будущим? Наверное, нет. Император был так юн, что все это — власть, титулы, обязанности — казались ему одной из множества игр, забавной, красочной сказкой. Пройдет совсем немного времени, мальчик возмужает, превратится в юношу, и этот хрупкий, по-детски добрый, наивный и волшебный мир останется в прошлом.
Впрочем, первые потери уже настигли Адиля. Со временем образы ушедших, конечно, сотрутся из памяти, потускнеют. Но их место неизбежно займет кто-то еще, возможно, даже более близкий. Ульф прошел через это в восемнадцать — и все равно отпущенного времени казалось преступно мало.
Взгляд уперся в разложенные по столу бумаги. Четыре ничего не значащих имени. Интересно, кто вспомнит об этих людях через год после казни? Два года? Десять? Останутся ли они в чьем-то сердце смутной тенью, печальным отблеском прошлого или растают бесследно? Вспомнит ли сам Ульф о том, что они когда-то были, дышали, надеялись, любили, предавали?
И сколько еще таких приговоров ожидает впереди?
Каждая отнятая жизнь забирает часть души у того, кто выносит приговор. И к сожалению, для воина смерть — верный спутник, тень, идущая следом до самого конца. Можно смыть с рук кровь, утешить разум вином, на время забыться в жарких объятиях охочих до ласк и золота женщин, но каждый раз будет наступать новое утро, полное смятения и воспоминаний.
Тяжкая ноша, незаметно стирающая остатки человечности. Ее не сбросить, не отпустить. И не всякий готов принять ее.
Колокол отбил одиннадцать ударов. Ульф медленно потянулся к листам, разгладил их, аккуратно сложил в стопку — и резко порвал. Догорающие угли в камине с радостью проглотили подачку, на миг вспыхнув ярким оранжевым светом.
Регент взял чистый лист и, обмакнув перо в чернила, начал писать.
Полностью забыть вину преступников было невозможно,
По зову в комнату явился секретарь. Он принял полностью заполненные бумаги, бегло просмотрел их, удивленно вскинул глаза на регента и осторожно осведомился:
— Верно ли я понимаю, что вы решили смягчить приговор? Двое стражей будут повешены, а горничная получит десять ударов плетьми и отправится в ссылку до конца жизни?
— Да.
— Решение относительно наемника осталось в силе?
— Сделка есть сделка. Он выбрал яд, значит, так тому и быть.
— Мне сообщить об изменениях членам совета?
— И так узнают, — Ульф откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза. — Сиятельной госпоже дай знать завтра. На сегодня все, благодарю. Ступай.
Глава 32
— Опаздываешь. Я заждался.
Человек, сидящий у костра, откинул капюшон и уставился в темноту за деревьями. На первый взгляд там было пусто, ни шороха, ни движения. Но вот мрак едва уловимо зашевелился, дрогнул, и в круг света шагнула высокая сутулая фигура.
— Я давно наблюдаю за тобой, человеч-ч-ч-ек, — шипящий голос неприятно царапнул слух.
— Неправда. Ты пришел уже после полуночи. Думал, я тебя не замечу, стал за деревом, смотрел молча. Уж не знаю, от кого прятался, искал за моей спиной гвардию регента? Ее там нет, нашей беседе не помешают. Однако я терпеть не могу взгляды исподтишка. И чувствую твою магию гораздо острее прежнего.
— Даж-ж-же с заблокированными стихиями?
— Частично заблокированными, — поморщился собеседник. — Все знают, что в крови моей семьи достаточно много силы. Полная потеря магии привлекла бы лишнее внимание.
— Ты осторожен, — красные глаза блеснули.
— Приходится.
— З-з-зачем ты позвал меня?
— Мне нужен союзник. Мои люди не справились, придется самому. Возможно, скоро я выступлю открыто. Ты поможешь?
— Снова? Почему именно тебе, а не кому-то другому? Разве ты лучш-ш-ше остальных? — фыркнул демон. — Мы не связаны договором, и твои успехи более чем сомнительны. Сперва докажи, что полезен.
— Я — не ровня прочим, — отрезал человек. — И уже стою в двух шагах от победы. А ты спешишь с выводами. Или все демоны таковы? Ненасытны, жадны, не умеют ждать? Тогда не удивительно, что вы проиграли, — в его голосе мелькнула насмешка.
Закончить он не успел, сбитый с ног одним мощным ударом. Демон бросился вперед прямо сквозь костер, прижал собеседника к земле коленом, вцепился в горло обеими лапами и, склонившись к самому лицу, прошипел:
— Мой народ бился за выживание, мы сделали, что могли! Терпеливо и настойчиво шли к своей цели, десятилетиями ждали удобного момента! И сражались до последнего, мелкая ты смертная тварь, не тебе порочить их память! — его лапы стискивали шею жертвы все плотнее.