Регент
Шрифт:
Тут вносит свою лепту и Вильруа, рассказывая странную историю об отравленном пирожном, будто бы обнаруженном у Людовика XV. Народ содрогнулся. Дядя-убийца, неужели он снова принялся за старое? Все бурлило, баррикады готовы были вот-вот вырасти на улицах французских городов.
Но в своих планах заговорщики не приняли в расчет регента.
Филипп делал все, чтобы обезоружить оппозицию. В течение трех лет он пытался добиться этого с помощью индульгенций, доброты, щедрости (один только де Меем вытащил из него сто тысяч годовой ренты). Фатализм Филиппа и мягкость делали его уязвимым для любой жестокости. Для того, чтобы
Застигнутый врасплох, как когда-то в Стейнкерке, Филипп обнаружил, что ему противостоят парламент, побочные королевские дети и собственные министры. И в момент решительной атаки он должен был быть уверен, что неожиданный удар не поразит его сзади.
В его план были посвящены Сен-Симон, Лоу, Дюбуа и д’Аржансон. Сен-Симон отправляется к герцогу Бурбонскому, чтобы выяснить, поддержит ли тот регента. Принц, недавно ставший жертвой мадам де При, ставит три условия: огромное содержание в сто пятьдесят тысяч ливров, содержание его брату, графу да Шаролэ, и должность суперинтенданта образования малолетнего короля. Тщетно тратит Сен-Симон потоки красноречия, надеясь убедить принца отказаться от последнего требования, — тот отвечал, что признает справедливость выдвинутых аргументов, но если он не получит всего желаемого, то перейдет на сторону партии побочных детей и смирится с гражданской войной. Филипп был вынужден уступить.
Успех маневра зависел от того, насколько удастся сохранить все в тайне. Соглядатаи, ежедневно неотступно следившие за герцогом Орлеанским, находили его, по обыкновению, веселым, жизнерадостным, предающимся развлечениям, и поздравляли себя с подобной слепотой противника.
Париж был разбужен в пять часов утра 26 августа барабанным боем: кругом было пестро от красно-бело-голубых мундиров и плюмажей швейцарцев, мушкетеров французской гвардии, которая расположилась в Тюильри, где всю ночь велись бесшумные работы.
В шесть часов утра гонцы уже стучали в двери парижских домов, извещая магистров и пэров, что его величество ожидает их в десять часов в своем собственном дворце. Незамедлительно получают срочный приказ собраться члены Совета по регентству.
С веселым и беззаботным видом, без признаков какого-либо волнения на лице, вошел герцог Орлеанский в зал заседаний. Среди двадцати шести членов Совета, за исключением Сен-Симона, у Филиппа не было ни одного единомышленника.
Герцог Менский, которому угрызения совести мешали даже напустить на себя независимый вид, с раздражением смотрел на торжествующую физиономию герцога Бурбонского, на сдержанную радость Сен-Симона, ловил иронические взгляды хранителя печати. Увидев, что регент подошел к этим трем людям, герцог Менский покрылся холодным потом. Отправленный своим братом, графом Тулузским, на разведку, он приносит известие, что побочные дети не являются членами Совета и поэтому могут не присутствовать. Трусливый герцог Менский тут же покидает поле битвы.
Принц лаконично объявил, что он решил обсуждать важные государственные проблемы в Тюильри, дабы сломить противостояние парламента, аннулировать наложенные им финансовые вето, ограничить его права и предложить парламенту заняться собственно юридическими проблемами. Большая часть министров тайно поддерживала магистров, но непривычная властность регента помешала им даже раскрыть рот. Решение было принято единогласно.
Далее Филипп сказал о необходимости неотложно решить еще более важный вопрос: в июле 1717 года было покончено с конфликтом между королевской семьей
Тут же д’Аржансон обрушивает на головы ошеломленного собрания декларацию, согласно которой побочные дети получают звание пэров Франции, но не будут впредь считаться принцами. Из уважения к заслугам графа Тулузского эта декларация его не касалась; вся ее тяжесть обрушивалась на герцога Менского и его семейство.
Одни министры опускают головы, словно в растерянности, другие прячут глаза. Воспользовавшись этой безмолвной нерешительностью, Филипп заявляет: «Господа, решение принято…»
Дав противникам время прийти в себя, регент наносит им последний удар: «Герцог Бурбонский собирается вынести на ваше рассмотрение одно предложение. Я о нем осведомлен и полагаю его справедливым и разумным. Не сомневаюсь, что ваше мнение будет таким же».
Так было покончено с заговором.
В этот момент вошел паж и объявил, что магистры отказываются проводить заседание парламента во дворце Тюильри. «В таком случае, — сказал регент, — я объявляю парламент вне закона».
Заседание было окончено. Некоторые члены Совета намеревались тут же поднять восстание в Париже, но герцог Орлеанский это предвидел. Он спокойно обращается к стоявшей у дверей страже и просит некоторое время считать свое правительство пленниками.
То был критический момент. Но вот еще один гонец приносит сообщение о полной капитуляции парламента: его члены направляются во дворец Тюильри. Они шли пешком, медленно, по двое в каждом ряду, вспоминали Фронду и тешили себя надеждой, что еще увидят баррикады на улицах Парижа. Увы! Любопытствующая толпа лишь бросала им вслед насмешки.
Подобная неблагодарность потрясла магистров — один из них у самого входа в Тюильри потерял сознание.
Когда все расселись и король занял свое место на троне, хранитель печати объявил собравшимся о четырех решениях, принятых на заседании Совета по регентству.
Председатель парламента дрожащим от негодования голосом выражает пространный протест. С леденящей улыбкой д’Аржансон прерывает его: «Король ждет вашего повиновения, и немедленного».
Это был последний удар: парики скорбно склонились.
Филипп не собирался использовать свою победу в иных целях, кроме достижения мира, но Альберони был не тот человек, чтобы покинуть поле боя, пока есть хоть малейшая надежда. У него оставался последний шанс — Карл XII, который собирался завоевать Норвегию, откуда ему открывался путь на Англию. Так с какой стати беспокоиться, если чудо все равно свершится?
Ответные действия итальянца не замедлили воспоследовать: на поражение при Пассаро он отвечает конфискацией английских товаров; на демарш, предпринятый Филиппом в отношении парламента — манифестом короля Испании. Провидение, кажется, на его стороне: 9 сентября у регента случился апоплексический удар.
Сожалениям Лондона вторили восторги Мадрида. Париж за один вечер превратился в средневековый лагерь, где «сиры с лилиями в гербе» дрались за власть. На роль регента претендовал герцог Бурбонский; герцогиня Орлеанская, словно очнувшись от долгого сна, настаивала на регентстве для герцога Шартрского: другими словами, для себя самой. Герцогиня Менская, пребывавшая после 26 августа в состоянии прострации, быстро приходит в себя и собирает своих заговорщиков. По счастью, лекарство, в основе которого табачный сок, подействовало достаточно эффективно, и вопрос о гражданской войне отпал.