Регина
Шрифт:
— И что вы, мужчины, все поголовно находите в этой рыжей, тощей кошке? — фыркнула Маргарита, возмущённая тем, что её так явно сбросили со счетов как уступающую графине по всем статьям, — Совершенно никакой особой красоты я в ней не увидела.
— Видимо, у вас что-то со зрением, ваше величество, — отозвался Анрио, — Готов поклясться чем угодно, что если с вас снять всю эту золотую и атласную мишуру и смыть белила и румяна, ни один человек во Франции не узнает в вас королеву Марго и уж точно вряд ли назовёт красавицей. А Регину де Ренель хоть в рубище закутай и выпусти растрёпанной на улицу любого города, о её красоте уже к полудню заговорит вся округа.
А вот это было уже оскорблением. Марго задохнулась от возмущения и попыталась испепелить мужа разгневанным взглядом:
— Что вы хотите этим сказать, Анрио?
— Только то, дражайшая моя супруга, что вашими устами говорит банальная зависть,
Марго изменилась в лице, прошипела громко и угрожающе:
— Вы забываетесь, Анрио. Я не позволю вам оскорблять меня сравнением с одной из ваших любовниц!
— Вам ли говорить о нравственности, моя дорогая? Вам, кого весь Париж называл Королевой шлюх! — Генрих, решил, видимо, до конца отстаивать честь графини де Ренель, покорившей его сердце и волей случая так и не ставшей тем, кем назвала её Марго.
— Так значит, это правда?! — вскрикнула Марго, нимало не заботясь о том, что подумают свидетели этой милой семейной разборки, — Слухи, что графиня метит на моё место? И каким же образом вы оба собираетесь от меня избавиться?
— Вы бесплодны, ваше величество, — беспощадно парировал он, — и церковь в таких случаях без возражений даёт развод. Королю нужен наследник и если вы не можете его дать, то я имею полное право подыскать другую королеву.
Время его пылкой и безоглядной влюблённости в очаровательную дочь Екатерины Медичи прошло уже давно. Ни один из них не хранил верности другому, что, впрочем, было при дворе в порядке вещей. Остались лишь давние семейные дрязги и взаимные упрёки. Марго, сама не догадываясь о том, наступила на больную мозоль Генриха. Он уже не единожды пожалел о том, что так неосмотрительно связал свою жизнь с одной из Валуа — болезненной, вырождающейся, неспособной к продолжению рода семьи. Да, в своё время брак с Маргаритой Валуа спас его от участи родителей — Антуана и Жанны Бурбон, — которых убрала с дороги Екатерина Медичи. Но всё чаще он задумывался над словами верного д'Обинье о том, что в Клермонах тоже течёт королевская кровь и если бы королевой была Регина, Генрих Наваррский гораздо больше выиграл бы. И мысль о разводе с Марго, до сих пор не родившей ему наследника и, судя по всему, вовсе не способной к этому, прочно засела у него в голове. Да, пожалуй, Регина де Ренель гораздо лучше справилась бы с ролью королевы, а Бюсси, столь популярный во Франции и среди молодого дворянства, и в армии, помог бы Генриху справиться с Валуа.
Глотая злые слёзы, Марго спешно удалилась к себе и уже в своём кабинете дала волю ярости. С того самого дня, как её угораздило вытащить из обители урсулинок эту змею Регину, все и каждый словно взяли себе в привычку сравнивать их. И всегда чаша весов склонялась в пользу более молодой и менее опытной девчонки-графини. И даже Бюсси, которого Марго рассчитывала крепче привязать к себе тем, что оказывала протекцию его сестре, в конце концов намертво прикипел всем сердцем к этой мерзавке. Да и сама Регина, едва освоившись в Париже, дала волю своим амбициям и вековечной клермоновской гордыне и спелась с хромой интриганкой Монпасье. Демарш Генриха Наваррского был последней каплей в чаше невеликого терпения молодой королевы. Марго, никому и словом не обмолвившись, поспешно выехала в Париж в сопровождении нескольких фрейлин и дворян из своего окружения, решив разделаться со своей соперницей. Надо ли удивляться, что в Париж она прибыла не в самом радужном расположении духа, но зато исполненная самых решительных намерений.
Бюсси буквально нос к носу столкнулся с ней в Лувре, когда выходил от короля. Он только что доложился о подавлении бунта и теперь, получив соизволение вернуться в Анжу, торопился домой, чтоб собраться в дорогу как можно скорее. Почти два месяца не видел он любимого, несравненного лица Регины и, значит, практически не жил. Как она справлялась без него в Сомюре, не случилось ли чего недоброго с ней в его отсутствие, ведь она осталась совершенно одна, безо всякой поддержки и защиты, беременная, скрывающаяся от королевских глаз. Какие только безумные мысли не лезли в его голову, пока он был в Бретони. А тут ещё герцог Майенн с немым вопросом и тщательно замороженной ревностью, навсегда теперь, кажется, поселившихся в его голубых глазах, со своей небрежной просьбой передать известной особе подарок от герцогини! У Бюсси руки чесались проверить, что там такого напихала Екатерина-Мария в увесистый свёрток. Уж наверняка среди страниц книг, которые, судя по всему, были в свёртке, лежало небезынтересное письмо. Но герцогиня, передавая столь открыто вести для Регины, положилась на его благородство и было бы по меньшей мере некрасиво разочаровывать её.
Нервно теребя на ходу злополучный свёрток, Луи сам не заметил, как перед ним появилась ослепительно нарядным
— Граф де Бюсси! — всплеснула она руками и обольстительная улыбка, ещё совсем недавно сводившая Луи с ума, засияла на её губах, — Бог мой, как долго была я лишена радости видеть вас около себя!
— Я счастлив видеть вас, ваше величество, — Луи склонился в галантном поклоне, но проницательная Марго сразу уловила безразличие в его голосе.
— Видеть — и только? Так мало нужно вам теперь? — она чуть наклонилась к нему, ровно настолько, сколь позволяли приличия, но притом чтобы вырез её платья открывал его глазам чарующий вид.
— Увидеть хотя бы на мгновение ваши бездонные глаза и дивную улыбку уже счастье.
Чёрные глаза Бюсси, как и прежде обволакивали томительной негой, и в каждом его слове таилась ловушка для открытого женского сердца, но по части обольщения Марго была не менее опытным специалистом. Узор за узором плели они кружева из слов, полных тайного смысла, и невозможно было понять, в чьих жестах и взглядах было меньше искренности. И миг, когда Луи поддался зову сверкающих глаз Марго, был так неуловим, что после он и сам не мог понять, как это случилось. Просто их легкомысленная беседа плавно перетекла в прогулку среди цветущих роз, потом по набережной. Прошлое выступило из светящегося тумана, нахлынуло дурманящей волной и Луи, казалось, всего на мгновение поддался ему, но этого оказалось достаточно, чтобы Маргарита смогла обрести над ним былую власть.
Луи не случайно считался ветреником даже по луврским меркам. Ни одна из его любовниц не могла похвастать тем, что ей он хранил верность, даже Марго. Слишком уступчиво было его сердце женским чарам, слишком жаждало его молодое и сильное тело женских ласк, и даже любовь к Регине — видит бог, это была истинная любовь, самая большая и единственно настоящая в его жизни! — не могла изменить его натуру. Он никогда не мог устоять против соблазна, тем более когда за дело бралась сама Марго. Старая любовь, как говорится, не ржавеет. А быть может, всё дело было просто в том, что сердце Луи, измученное, истерзанное свыше меры обжигающей страстью к сестре, устало и захотело привычных, не до конца забытых чувств. Каковы бы ни были причины, но так или иначе, а Марго на одну ночь добилась своего и затащила Луи в стынущую без него постель. Может, всё бы и обошлось, и получив своё, Маргарита успокоилась бы, поверила в сказку о том, что ненавистная соперница действительно обживает окрестности Гаронны и привыкает к роли графини де Лорж или же вовсе отправилась в морское путешествие на собственной каравелле, что было в полнее в её духе, и тогда можно было надеяться на то, что в один прекрасный день её холёное тело пойдёт на корм рыбам, а Бюсси по-прежнему принадлежал бы только ей, своей восхитительной Марго, если бы одно неосторожное слово не погубило всё. Терзая в своих объятиях и жадных, диких ласках пылающее тело Маргариты, Луи прошептал имя Регины. И в этом шёпоте было всё, о чём она смутно догадывалась, и что таилось в глубине его бархатных глаз. Никогда он не произносил имя Марго с такой мукой, с таким обожанием, с такой нежностью и тоской.
А утром все сомнения, которые ещё оставались у Марго, исчезли окончательно. В дом к Бюсси вломился оруженосец герцога Майенна (!), видимо, нёсшийся по Парижу во весь дух, с какой-то запиской, прочитав которую Луи смертельно побледнел, схватился за сердце, а потом, не обращая ни малейшего внимания на любовницу, бросился в Лувр. Марго лишь несколькими часами позже узнала, что Луи сообщили о вспыхнувшей в Анжу эпидемии.
Бюсси поверг в смятение всех, кто его знал. Конечно, он был губернатором несчастной провинции, но мчаться туда сломя голову в разгар страшной болезни было самоубийством. Никто не ожидал, что он так неожиданно сорвётся туда из безопасного Парижа, тем более, что если бы он остался в столице, никто бы ему этого в укор не поставил. Приказа короля, в конце концов, не было.
Зато Марго без труда догадалась, к кому он так спешил, из-за кого исчезла краска с его лица и остановилось в страхе сердце. Нестерпимое, жгучее желание стереть ненавистную соперницу из его сердца, из его памяти, из его жизни прочно засело в голове Маргариты. О, если бы Регина была сейчас в Париже! Марго бы собственными руками расцарапала это проклятое лицо, вырвала бы с кожей эти ведьминские волосы, разбила бы в кровь эти надменные губы. Её трясло от ярости, не находившей выхода. Одним неосторожным словом, одним безрассудным поступком Луи подписал смертный приговор той, которую любил, ибо Маргарита, достойная дочь своей матери, задалась целью расправиться с Региной во что бы то ни стало. Та, что потеснила её с пьедестала первой красавицы Франции, заняла её место в сердце (и в постели) Красавчика Бюсси и готовилась отнять у неё мужа и корону, должна была поплатиться за всё.