Регион в истории империи. Исторические эссе о Сибири
Шрифт:
77 Брежнев Л.И. Указ. соч. С. 310.
78 Максанов С.А. Указ. соч. С. 8.
79 Асалханов И.А., Максанов С.А., Тармаханов Е.Е. Очерки истории Бурятской АССР периода развитого социализма. Новосибирск, 1983. С. 281.
80 Затеев В.И. Национальные отношения при социализме… С. 178.
81 Там же. С. 175.
82 Там же. С. 178.
83 Нагенгаст К. Права человека и защита меньшинств: Этничность, гражданство, национализм и государство // Этничность и власть в полиэтничных государствах. М., 1994. С. 177.
84 Дойн К. Указ. соч. С. 192.
85 Кивинен М. Прогресс и хаос: Социологический анализ прошлого и будущего России. СПб, 2002. С. 82–83.
Татьяна Скрынникова
Пограничные идентичности:
Необходимость выхода из идеологического кризиса определяет активизацию современного идеологического конструирования в республиках Российской Федерации: кризис идентичности стимулирует формулирование новых политических идеологем в российском обществе. Ощущение кризиса связано не только с распадом социалистической системы, но и с фактором глобализации, развитием современных информационных технологий, ускоряющих процесс нивелирования индивидуальных культур. Пессимизм усугубляется тем, что малые этносы осознают ограниченность своих возможностей в мировом сообществе или в России, поэтому все большей популярностью пользуются идеи следования традиционным образцам и практикам. Особенно активно конструирование локальных идеологем проходит в национальных республиках – бывших автономиях, примером чего может служить Бурятия.
Буряты представляют собой немногочисленный этнос в полиэтничном государстве, расселенный на территории трех субъектов Российской Федерации. Прежде всего это – Республика Бурятия, где по данным переписи 1989 года при общей численности населения республики в 1 038 252 человека проживало 249 525 бурят, из которых 111 069 жили в городах, а 138 456 бурят – на селе. В столице республики – Улан-Удэ – насчитывалось 74 243 бурята. Часть бурят проживает в двух соседних областях, где для них созданы автономные округа – национальные территориально-административные субъекты федерации. В Иркутской области на 1989 год числилась 81 тысяча бурятского населения, в том числе в Усть-Ордынском Бурятском автономном округе – 49,3 тысячи, в Иркутске – 7 тысяч. В Читинской области насчитывалось 66,6 тысяч представителей бурятского народа, из них в Агинском Бурятском автономном округе – 42,4 тысячи, в 16 районах области – 24,2 тысячи и в Чите – 4719 бурят. Характерные для XX века миграции населения в Советском Союзе привели к снижению удельного веса бурят на территории республики до 25 % в 1989 году, тогда как в 1923-м, когда создавалась Бурят-Монгольская Автономная Советская Социалистическая республика, буряты составляли в ней 55 % населения. Изменилась и социальная структура – появилось городское бурятское население, чего не было до революции 1917 года. Сегодня доля горожан-бурят составляет 45 %, доля сельчан – 55 %'.
Территории проживания бурят вошли в состав России во второй половине XVII века. Первоначально взаимоотношения коренного населения с пришлым были неоднозначными; известны факты притеснения бурят, что, в частности, вызвало поездку делегации хоринских бурят в 1702–1703 годах к Петру I. Результатом этой поездки стала «Высочайше пожалованная царская грамота»: «А они де иноземцы (буряты. – Т.С.) в Нерчинском уезде в Итанцинском зимовии многие годы служат с Нерчинскими старыми казаками за едино радетельно без пороку и против неприятельских воинских людей бьются, не щадя голов своих, также и ясак в нашу Великого Государя казну платят по вся годы без недобору с прибылью…»2 В то же время из текста Указа следует, что столкновения бурят с русскими отрядами и поселенцами, захватывавшими их земли, не были редкостью. Эта сторона вхождения бурят в состав российского государства нашла свое отражение в мифологических текстах о баргу-бурятах, согласно которым баргуты погибли в связи с приходом в Баргузин русских (белых людей, связанных с белым деревом – березой):
А вот белый народ, береза бела стала расти, они говорят, что народ белый будет теперь и давай заваливать друг дружку вот в етих ямах, и там ямы у нас нагребены… Оне оттого стали убивать сами себя, что белый народ, оне боялись белый народ… Лес рос только сосновый, хвойный. А потом стала появляться береза. Народ стал говорить, что придут новые люди, белые. Они не хотели менять своих устоев и стали убивать сами себя. Бросались со скал, топились в реках3.
Ц.Б. Бадмажапов, анализируя язык самоописания одной из групп бурят – хоринцев, приводит следующее выражение, бытовавшее, с его точки зрения, еще с XVIII века: «ой модон олон гуу // ород мангад олон гуу» («много ли деревьев в лесу // много ли русских мангатов»)4. Фраза может быть понята как «русских так же много, как деревьев в лесу», причем этноним «русские» выражен двумя словами: орос и мангат. Первое означает русский как в литературном, так и разговорном языке. Вторым – мангат — обозначается в бурятском, как и в монгольском языке нечто/некто чуждое, враждебное, представленное в эпосе в образах чудовищ, змеев-великанов и т. п. В разговорной речи обозначение русских этим словом может иметь негативный, оскорбительный оттенок.
Сохранившиеся хроники и родословные, большая часть которых возникла благодаря пребыванию в середине XIX
Сопряжение государства и общества нашло отражение и в фольклорной традиции: «Коллективному менталитету хори-бурят присуще развитое чувство связи „государственного“ и „общественного“: „государству поступило, значит поступило многим (народу. – Т.С.)“»7. Положительный образ государства предопределял положительные оценки действий в его пользу: «Так, утверждение какой-либо позитивной точки зрения на ту или иную проблему, связанную с обязанностями перед государством, могло завершиться сакраментальной фразой: „будучи /пребывающими/ в русском государстве“»8.
Буряты воспринимали царскую монархию как основной институт легитимации государства, которое было личным владением императора. Обратим внимание на парадигмы традиционной культуры, в контексте которой моделируются отношения с властью9. Прежде всего они могли определяться терминами кровного родства отец – сыновья, что достаточно актуально в традиционной культуре: «Великие государи российские относятся с милосердием к своим подданным, любят всех их, словно сыновей своих»10. Кроме того, в обозначении царской власти используются характерные для мифологического сознания маркеры своего пространства. Имплицитное соотнесение себя и Российской империи как единого пространства, своего мира, содержится, на мой взгляд, и в определении, данном бурятами русскому царю – сагаан (белый), что, безусловно, определялось не только антропологическим фактором, но и тем, что «мы, народ одиннадцати хоринских родов, прибегали к покровительству золотого престола великого государя российского»11 (бур. алтан шэрээгэйумэгтэ)12. Престол в традиционном сознании является маркером центра, сакрализующего и цивилизующего мир, что подчеркивается и его цветом – золотым.
В бурятских летописях и родословных отмечается, что гармонизирующая функция российской власти осуществляется через милость российских царей13: «по милости Белого царя», «Екатерина II оказала милость» (бур. сагаан хаан хайрада; Хоёрдугаар Екатерина хатан хаан хайрлажа)14. Отеческая милость/покровительство выражались в личном участии царей в жизни подданных – бурят: а) в защите их от природных напастей (от голода – Екатерина II, от оспы – Александр I)15, от притязаний русских16, б) в установлении законов управления Сибирью17, в) в покровительстве буддизму через будто бы личное участие императоров в организации буддийской церкви и ее структуры18. Можно сказать, что царь наделяется чертами культурного героя (творца ценностей данного общества, его защитника).
Следует обратить внимание на то, что в сознании бурят царская власть как маркировалась атрибутами традиционной культуры (престол, знамя – символы центра, власти, выполняющие гармонизирующую функцию), так и включалась в буддийский контекст, что было связано с распространением буддизма среди бурят с конца XVII века19. Причем считалось, что монархи покровительствовали этому процессу: «Когда мы, народ одиннадцати родов, прибегали к покровительству золотого престола великого государя российского, мы явились с ламами религии, которую мы сами исповедывали, и со светскими учителями в своей среде строили кошмовые храмы в тех местностях, где кочевали, и неукоснительно исполняли, по собственному желанию, богослужения и молебствия»20. В «Бишыхан запискэ» (о составе и происхождении селенгинских бурят) мы можем найти неоднократное отражение сопряженности буддизма и царизма, где подчеркивается буддийский характер деятельности «Белого царя», выполняющего цивилизаторскую функцию сакрального свойства в социальном пространстве бурят. Так, в начале мы читаем: «Пусть нам сопутствует удача в условиях широкого распространения буддийской религии под покровительством Белого царя»21. В заключении другой летописи («История образования подгородного рода») можно прочесть: «С благословения Будды, под знаменем царя, пользуясь постоянной и вечной добродетелью всех живых существ, испытывая самое глубокое счастье, да будем почитать своих родителей, не забывая их благодеяния! Да распространится добро и благо»22.