Регистан где-то рядом (сборник)
Шрифт:
Иван Владимирович замолчал, внимательно посмотрев на слушателя:
– Все понял? Вот так и будешь в следующие разы записывать. Позже надо записать, когда уберем трубку и резинку, а также когда будут сняты швы и куда отправлен прооперированный далее. Ну, мы-то будем его в Союз отправлять. Вот освободили бы врачей от этой писанины! Сколько же нам писать приходится?! Лев Толстой столько не писал, сколько я уже бумаги «измарал»…
Невский налил вторую кружку чая. Теперь уже не спеша, смакуя, стал наслаждаться вкусом чудесного напитка. Он внимательно стал рассматривать стенд на стене прямо за спиной начальника отделения – «Удаленные инородные тела».
– Иван Владимирович! Все хотел у вас спросить про этот стенд. Я читал пояснительные под каждым предметом.
Невский даже поежился, представив такую картину.
Невский подошел поближе к стенду, внимательно рассмотрел злополучную вилку.
Вместе посмеялись.
Иван Владимирович глянул на ручные часы.
– Ладно, засиделся я с тобой. Мне же через два часа быть на дне рождения, уже почти 16 натикало. Еще надо заскочить за подарком в магазинчик афганский, я уже и чеки на афгани поменял. – Он достал из ящика стола записную книжку, полистал ее. Все правильно я уж было засомневался. Родился 1 декабря 1942 года, точно сегодня ему 40 лет «стукнуло». Друг мой по учебе в Военно-медицинской академии, Тим Ладвиг. Он сейчас в советниках оказался, а я здесь. Случайно встретились несколько месяцев назад, а толком и поговорить не успели: то он торопится, то я. Сегодня наговоримся.
Он тут же начал на память цитировать:
С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.Вот и сейчас – как холодом подуло:Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэльИ Маяковский лег виском на дуло.Задержимся на цифре «37»! Коварен Бог —Ребром вопрос поставлен: или-или!На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо, —А нынешние – как-то проскочили.Впрочем, негромко по-прежнему играл магнитофон, откуда доносился уже голос Высоцкого:
Почему все не так? Вроде – все как всегда:То же небо – опять голубое,Тот же лес, тот же воздух и та же вода…Только он не вернулся из боя.Дверь в ординаторскую открылась без стука, заглянуло встревоженное лицо дежурной медсестры:
– Иван Владимирович! Там раненого привезли, просили подойти в приемную комнату. Говорят, очень тяжелый.
На лице начальника отделения не дрогнул ни один мускул, только взгляд стал отрешенным. Заметно заикаясь, он сказал:
– Э-э-э, так сказать, А-александр, идешь сейчас в приемную комнату, э-э-э, осматриваешь раненого на предмет с-с-срочности операции, докладываешь мне. Усек? В общем и целом, м-м-может быть и без меня справитесь, сейчас и Михаил Васильевич вернется. – Он присел у стола в снятом с одного плеча белом халате, – а я пока п-п-погожу уходить.
Невский кивнул и стремительно вышел за дверь. Хирургическое отделение, как и некоторые другие, размещалось в большом растянутом и изогнутом капитальном здании с толстенными стенами. Само здание размещалось в непосредственной близости от аэропорта Ариана. Даже в самую большую жару на улице, здесь, в помещении, было прохладно. Другие отделения располагались в палаточном городке. Под приемное отделение приспособили несколько комнат в другом конце здания, за углом. Быстрым шагом туда можно добраться за пару минут. Впрочем, при массовом поступлении, раненых заносили в хирургию непосредственно через запасную дверь, а оттуда развозили в две операционные (одна большая – на два операционных стола) и в перевязочные («чистую» и «грязную», где тоже можно оперировать). Помещений хватало, сложнее было с «оперирующими руками». На период больших войсковых операций присылалось подкрепление из Кабула, из соседних госпиталей, из Ташкента, даже приезжали хирурги из Военно-медицинской академии в Ленинграде. Однако сейчас – период «относительного затишья».