Реи?с
Шрифт:
Женщина, рыдая, прижимала к себе плачущую девочку, которая уткнулась головой в грудь мамы. Из машины вышел худенький небритый мужичок в серой спецовке, картузе и подошел к матери и девочке, нагнулся и обнял их.
– Бери ее, Радик, – обратилась женщина к мужу, резко прекратив рыдания и вытирая красное лицо полной рукой. – Веди в машину, не выпускай. Мне тут побалакать маненько трэба.
Решительно тряхнув головой, громко, как бешеная кобылица, сдув с лица нависшую челку и сжав кулаки, женщина направилась в сторону доктора и писателя, не понимающих, что происходит. Вернее, Доктор Варя
– Что ж ты, сучка, делаешь?! – закричала женщина в лицо Варе, остановившись на расстоянии вытянутой руки, не обращая внимания на оператора с камерой, корреспондента и всех остальных. – Ты пошто детей воруешь, б…дища?! Своих нет? Кто тебе дал право издеваться, глиста в корсете, прошмандовка в халате?!
Она сорвала с шеи доктора стетоскоп и начала стегать им Варю по лицу и груди. Экзекуция продолжалась несколько секунд, пока двое военных не схватили ее за руки и не оттащили от доктора, у которой из рассеченной губы на белый халат уже капала кровь.
– Ради бога, не трогайте ее! – вытирая платком кровь и помаду с губ, вступилась за женщину Бородина. – Ее можно понять. Война кругом. Люди все на грани нервного срыва.
Военные не выпускали разъяренную мать, пытавшуюся вырваться из крепких мужских рук. Дернувшись несколько раз и поняв, что дотянуться до врачихи ей уже не удастся, женщина снова начала рыдать, запрокинув голову и повиснув на руках военных.
Бородина подошла к плачущей матери сама.
– Мы не могли поступить иначе, – обратилась она к женщине. – Детей надо спасать. Вы всего не знаете. Мы сейчас не можем об этом говорить, поверьте. Все фамилии, телефоны записаны. Мне сказали, что согласие родителей на каждого ребенка получено.
– Кого спасать?! – снова пришла в ярость женщина. – Спасай своих детей! Много их у тебя, своих-то, что ты за нашими приперлась? Кто тебе дал право до моего ребенка касаться?!!
– Но ведь бомбежки! Люди гибнут. Женщины, старики, дети…
– Какие бомбежки?! Кино насмотрелась? Никаких у нас бомбежек нет!
– Вы не в себе, – растерянно сказала Доктор Варя. – Успокойтесь. Выпейте воды.
Еще один военный подошел к женщине и протянул ей бутыль с холодной водой из колонки неподалеку. Двое других ослабили хватку. Женщина отчаянно махнула рукой и выбила бутылку у того из руки.
Дети, все как один, перестали плакать и, вытаращив глазенки, с раскрытыми ртами следили за происходящим. Они никогда не видели дерущихся женщин. И никогда не видели Любину маму, веселую и добрую хохотушку, в таком состоянии – они даже не сразу ее узнали.
Между тем Радик усадил дочку в машину, а сам подошел к жене и неуклюже обнял ее обеими руками.
– Маша, поехали домой, – спокойным голосом сказал он. – Любушка плачет.
– Не приставай, Радик! – грубо оттолкнула его Маша. – Пусть эта тварь еще Сашку отдает. Сашенька, родненький, иди сюда, миленький!
Мальчик, который до этого лежал и бился головой о землю, неуверенно оглядываясь на Доктора Варю, побрел к женщине, видимо не понимая, что освободился из плена.
– И Саша ваш сын? – встрял в разговор писатель.
– Не мой, – прижимая к себе мальчика, твердо сказала Маша. – Золовки младшенький.
– Пускай забирает, – Доктор Варя отвернулась, беспомощно разведя руками.
Маша подняла трехлетнего малыша на руки и понесла к машине, в то время как тот через ее плечо смотрел на остающихся рядом с автобусом детей.
Алехина тронула эта сцена. Он вспомнил своих дочек. Сердце забилось, и закололо в глазах и висках.
В детском садике дети всегда завидуют тем, кого забирают раньше других. Для малышей остаться, когда всех уже разобрали, с уставшей, безразличной воспитательницей – целая трагедия. Они вдруг все вместе, разом осознали, что произошло: двоих забрали, а их забирать уже некому. И ринулись к машине, которая завелась и начала разворачиваться. Дети кричали, рыдали, спотыкались, падали, а «Жигули», набирая скорость, уже катились назад в Донецк. Саша и Люба стояли на коленках на заднем сиденье и смотрели в окно на удаляющихся бегущих следом и протягивающих к ним руки детей.
Военные, писатель, Доктор Варя, журналисты, Рыбников с Алехиным и даже расстроенный водитель бросились за ними, собрали всех и, несмотря на их громкий плач и вой, стали запихивать в автобус.
Журналист посмотрел на оператора и вопросительно дернул подбородком. Оператор показал ему большой палец.
– Сейчас звоню в контору, – сказал журналист, поспешно доставая телефон. – Наши в Ростове их перехватят. Там две группы есть. А мы за писателем. По коням.
– Нам еще разрушения где-то снять надо, – сказал оператор, садясь за руль. – Или из архива возьмем?
– У нас в архиве есть дом из Слонявска, такой конкретно раздолбанный, помнишь, снимали? Там еще пацаны гильзы собирали. Мы пару планов с ними и без них сделали. С кошкой и детской коляской. Ну, вспомнил?
– Ах, да, – спохватился оператор. – Точно, там чистая Хиросима. Так мы ж его давали уже два раза.
– Ну что ты как маленький? Еще раз дадим. Кто на это внимание обращает?
Пока телевизионщики грузились, они потеряли машину с писателем из виду. Догнали на самой окраине Донецка, где унылая Матвеевка плавно перетекала в такой же безликий Пролетарский район и где «Патриот» остановился на заправке. Тихонько встали в стороне в ожидании. Работала одна колонка. Марка бензина была указана, как Super. Писатель и Алехин вышли из машины размять ноги.
– Капитан, есть чем расплатиться? – зевая, спросил Рыбникова утомленный писатель.
– Да, не беспокойтесь, товарищ Захаров.
– Какая тут валюта сегодня в ходу?
– Да, любая. Кроме монгольских тугриков.
Перед ними сиял белизной роскошный «Лексус 570». Дальше за ним какие-то военные заправляли серебристую «Тойоту Лэндкрузер».
Лилия Павленко, элитная донецкая проститутка по кличке Липа, классическая крашеная блондинка с ярко-красными пухлыми губами, решила снять туфли на высоченных каблуках, чтобы размять затекшие пальчики, пока стоит в очереди, и забыла перевести машину в режим паркинга. Она поняла свою ошибку, когда сама подпрыгнула на сиденье. «Лексус» въехал «Тойоте» прямо в зад. Не на скорости – полз как гусеница, так что ущерба – никакого. Но боевой экипаж «Тойоты» посчитал иначе.