Reincarnation банк

Вилько Надежда

– Она уже сидела там, наверху, когда я пришла? – осмелилась спросить Таня.

Ведьма, не отвечая, не спеша закрепила свободный конец цепи где-то внутри дупла и обернулась. У нее были большие, круглые, как у совы, темные глаза. – Во-первых, не она, а он, – негромко отчеканила она, – во-вторых, кому и знать, как не Вам. – Вид и манера говорить у ведьмы были очень властными. Она была худа, стояла очень прямо, касаясь заведенными за спину руками крышки секретера, глядела на гостью острым, пронизывающим взглядом и говорила с сильным акцентом, который не пыталась смягчить.

Таня была восхищена. Ей вдруг

захотелось понравиться; она поднялась с кресла и сказала:

– Простите, я не представилась, меня зовут Таня.

– Розена Альберти, – сказала ведьма. – Мне сказали, что Вы сильно ушиблись.

– Меня просили подождать Вас здесь. – Сказано было явно невпопад, и Таня на себя рассердилась: «Совсем одичала, разговаривать разучилась». – Ведьма все так же, не отрываясь, глядела на нее. – Антонио Альберти… – начала Таня, но ведьма перебила:

– Тонио нашел меня сразу, но Вы изволили заснуть. Это я ждала Вас.

– Вы, наверно, его… – Таня хотела сказать «мать», но к счастью, сообразила, что тогда Антонио Альберти не называл бы ее «Рози», – …родственница?

– Сестра, – ответила Рози и прошествовала мимо Тани к освещенному стенной лампой передвижному столику. На столике стоял сифон, стакан, плоская темная бутылка и большая круглая жестяная коробка.

– Идите сюда, – не оборачиваясь, приказала ведьма, – посмотрим на Вас. – Кончиком черной бархатной туфли она нажала на педаль переключателя на полу и лампа загорелась ослепительно ярко. Таня невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, ведьма глядела на нее, а за ее спиной шелковая драпировка стены раздвигаясь, высвобождала высокое – почти до потолка – зеркало, отразившее дверь, угол стола, блестящий хрусталь люстры и небольшую полку с книгами у противоположной стены. Таня подошла к столу, не понимая, зачем понадобилось зеркало. – Да Вы не беспокойтесь, я сама… – пробормотала она, заметив в жестяной коробке пластырь.

– Нет, это Вы не беспокойтесь, снимите Ваше пальто, – не сводя с ее лица круглых немигающих глаз, сказала Рози, – повернитесь. Где?

Не желая препираться со старой ведьмой, Таня повесила плащ на спинку стула, повернулась к ней спиной и неопределенно указала рукой на левую часть поясницы.

– Поднимите кофту.

Таня подняла свитер, вознаградив себя тем, что пробормотала сквозь зубы: – Старая дева.

Руки у Рози оказались уверенными и легкими. Звякнуло стекло и запахло мятой. Она быстро протерла ушиб и в двух местах наложила пластырь, почти не причинив боли. – Пустяки, – сказала она неожиданно мягче, – немного поболит и перестанет. Не делайте резких движений. Где-нибудь еще?

Сделав комплимент ее врачебному искусству, Таня с полным доверием предоставила ей свою левую руку. По ней широкой полосой шла багровая вспухшая царапина.

– Я проработала почти всю войну сестрой милосердия, – сказала Рози, точными и уверенными движениями накладывая узкую полоску пластыря. В довершение всего она заставила Таню принять какую-то обезболивающую таблетку и дала запить ее водой из сифона. Таня задохнулась, глотнув ледяной газированной воды, но удержалась от кашля, подумав: «Это она нарочно».

– Вам лучше до обеда полежать, – приказала ведьма, – я покажу Вам Ваш номер, но сначала Вам придется кое-что примерить и выбрать, что Вы вечером наденете. Что-нибудь с

длинным рукавом и закрытой спиной, – добавила она.

Таня смутилась. На минуту все приключение с банком показалось ей ребяческой глупостью.

– У меня есть платье, – сказала она, и добавив зачем-то, – синее… – рассердилась на себя и решительно заявила: – Но я думаю, что мне лучше больше никого не беспокоить и уйти.

Некоторое время Рози внимательно глядела на ее лицо, ярко освещенное лампой. – В таком случае позвольте поинтересоваться, зачем Вы сюда перелезли? – наконец спросила она. – Только для того, чтобы стукнуться поясницей и поцарапать руку?

Таня ничего не сказала, подумав, что действительно ведет себя глупо. Она подошла к зеркалу и поправила прическу.

– У меня есть платье, спасибо, – повторила она и обернулась, увидев в зеркале, что Рози протягивает ей гребешок. Гребешок был старинным, цвета слоновой кости, тяжелым, с красивой резной ручкой, с редкими зубцами.

– Вы никогда не носили длинных волос? – неожиданно спросила Рози.

– В детстве, – удивилась Таня. Она взяла гребешок, но не решалась воспользоваться им.

– Вам бы пошли, – холодно заметила Рози и отвернулась, чтобы навести на столе порядок. – Вы действительно похожи на особу, которую я однажды знала, только она была моложе.

– Я тоже была моложе, – сказала Таня.

* * *

«Никогда не понимала азиатских лиц», – думала Таня, глядя на лицо Ноэми, белое и круглое, как луна, с такой нежной кожей, что она, казалось, светится. Очень красивое лицо.

Когда Рози привела Ноэми, Таня сидела на диване, со всех сторон обложенная подушками и недоверчиво разглядывала роскошную комнату с высоким лепным потолком, с подлинниками Дега в золоченых рамах, с какими-то столами, столиками, вазами, диванами, диванчиками, с мозаичным паркетом, с золотистыми шторами – значит, здесь все-таки есть окна – и думала о том, какое безобразие, что при этом почему-то должна невыносимо ныть спина и голова еле ворочаться на шее.

Рози представила девушку, как приемную дочь Антонио Альберти, на попечение которой она Таню оставляет, поскольку сама должна заняться своими птицами, и удалилась.

У Ноэми были быстрые и точные, как у ящерицы, движения и необыкновенно нежный голос, который как-то не вязался с ее независимыми манерами и с теми учеными словами, которые она им с такой легкостью произносила. Она сидела в кресле, поджав под себя ноги с маленькими изящными ступнями, и курила. Туфли, сброшенные ею на ковер, казались неправдоподобно крохотными. На Танины вопросы о «Reincarnation» банке она не знала ответов или не хотела отвечать, и Таня перестала задавать их. Ноэми охотно рассказывала о себе: она второй год училась в Оксфорде и приехала на каникулы, ее мать умерла несколько лет назад и с тех пор о ней заботилась Рози, поскольку Тонио – так она называла своего отчима – был все время в разъездах. Но было совершенно очевидно, что она рассказывает все это, чтобы вызвать на откровенность свою собеседницу; она явно не знала, как Таня сюда попала и почему Антонио Альберти оказывает ей такое внимание. Последнего Таня не понимала и сама, а говорить о первом была совсем не расположена.