Реинкарнация. Роман
Шрифт:
– Все, спекся Буланчик, – сказал я, когда мы завершили цикл. Усадив разморенную и довольную Ольгу на скамейку.
В беседку вошел все это время наблюдавший за нами Джек, облизнулся, вернулся к рядом стоявшему церцису* и задрал на ствол ногу.
Типа, я тоже так умею. Но не с кем.
Чуть позже мы все втроем купались в теплом ночном море. С неба вниз мигали пушистые звезды, откуда-то издалека доносило звуки танго.
– Где ты всему этому научился? – спросила заколов волосы Ольга, когда мы направились по скрипящему песку к дому.
– Не
– Шутишь? – лукаво покосилась на меня она, грызя травинку.
– Честное слово.
Судя по тому, как через несколько дней в отсутствии «папы» на меня стала поглядывать Нора, Ольга проболталась подруге о том, что случилось между нами.
– На фик – на фик, – думал я, отворачиваясь от ее зазывных взглядов. – У тебя уже один е… есть. Только семейного инцеста не хватало.
Вскоре мне довелось лицезреть самого Генсека. В той, первой жизни, я его тоже наблюдал, но в основном затылком, когда стоял в оцеплении перед трибуной Мавзолея в дни майских шествий и военных парадов. Теперь же случился, как говорят, «личный контакт». При следующих обстоятельствах.
Наш охотничий домик на Форосе, в числе еще десятка таких же, принадлежавших лучшим людям полуострова, находился всего в нескольких километрах от главной правительственной дачи. Имевшей одноименное название.
Когда-то там была резиденция русских царей, а потом ее облюбовал товарищ Сталин. Далее эстафету принял Никита Хрущев, а теперь в Форос временами наезжал Леонид Ильич Брежнев. Со товарищи.
Внешне это никак не афишировалось, но кому положено, знали. В том числе мой усыновитель.
Однажды в августе, это было за год до окончания мною школы, он прикатил вечером на служебной «Волге» из Симферополя и сообщил, что отдыхающий в резиденции Генсек желает встретиться с талантливой молодежью Крыма.
– Ты будешь в их числе, – покровительственно похлопал меня по плечу. – Постарайся произвести впечатление.
– Может взять баян и там чего-нибудь сбацать? – вопросил я, проникаясь важностью услышанного. В доме имелся подаренный мне Норой «Хонер» о пяти регистрах* на котором, по вечерам, я нередко играл для папы «Интернационал», а ей кое-что из зарубежной эстрады.
– А что? Умная мысль, – воодушевился родитель. – Леонид Ильич любит искусство. Сыграешь для него Гимн или на худой конец «Прощание славянки».
– Нет вопросов,– воодушевился я. – Все, что пожелает!
На следующее утро, около десяти, в отутюженных брюках и белой рубашке со значком ВЛКСМ на груди, прихватив инструмент, я уселся вместе с Волобуевым на заднее сиденье автомобиля.
– Трогай, – кивнул тот фетровой шляпой водителю, после чего мы выкатили за ворота и взяли курс на правительственную дачу.
На въезде в нее Вилен Петрович предъявил охране пропуск, вслед за чем автомобиль въехал на территорию и встал на стоянке неподалеку одного из помпезных зданий, под тропическими пальмами.
Там уже блестели хромом еще несколько.
– Вам туда, – возник из ниоткуда рослый амбал в темных очках, таком же костюме и портативной рацией в руке. Кивнув на мраморную, с ковровой дорожкой, лестницу.
– А это что? – насторожился, увидев извлекаемый водителем из багажника футляр с «Хонером».
– Это, товарищ, баян, – предупредительно сказал папа. – Мой сын, так сказать, талант. Будет играть Гимн для товарища Брежнева.
– Понял, – кивнул башкой амбал. – Предъявите.
Убедившись, что все действительно так, он разрешил, – проходите. После чего забубнил что-то в рацию.
Я прихватил инструмент, папа снял шляпу, и мы поднялись по мраморной лестнице вверх. В пенаты.
Они впечатляли архитектурными формами и дизайном.
В небольшом, отделанном розовым туфом и позолотой зале, на кожаных диванах вдоль стен, напряженно сидел десяток юных дарований. Празднично одетых девушек и парней. Некоторых я знал. Они, как и я, были детьми местной элиты.
Здесь же, у зеркальных окон, и двустворчатой закрытой двери, стояли еще двое церберов из «девятки»*. С каменно застывшими лицами и скрещенными на яйцах руками. Как того требовала инструкция.
Указав мне пальцем на диван и пожелав удачи, Волобуев тут же испарился в смежную комнату, за стеклянной дверью которой виднелись другие сопровождающие.
Под любопытными взглядами сидевших на диванах, я поставил инструмент у ног, сделал рожу ящиком и опустился на прохладную кожу.
Минут через пять напряженного ожидания в зале появился первый секретарь Крымского обкома партии (начальник отца), внимательно оглядел нас и проскрипел:
– Сейчас вы встретитесь с товарищем Брежневым. Никаких вопросов не задавать. Отвечать только на его. Всем ясно?
– Да, – втянули головы в плечи приглашенные. Я тоже. Сказались гены партийной дисциплины.
– Все. Идем, – поправив галстук, первым пошагал секретарь в сторону арочной двери. За ним робко двинулись остальные. Открыв футляр, я взял баян подмышку (тот хрюкнул) и последовал их примеру.
На подходе охранники распахнули створки. В глаза ударил яркий солнечный свет, и бескрайняя синь моря, из которых нарисовалась открытая, с балюстрадой, белая терраса. Посреди нее, удобно устроившись в легких креслах, сидела царственная группа.
В центре Сам, в белой рубашке с короткими рукавами, еще довольно крепкий и с густыми черными бровями; по сторонам 1-й секретарь ЦК Компартии Украины Шербицкий с министром иностранных дел СССР Громыко и еще какие-то менее значительные лица.
– А вот и наши молодые таланты, Леонид Ильич! – сделав нам знак остановиться, бодро изрек наместник Крыма.
–М-м-м, – пожевал губами хозяин Страны Советов, окинув нас благосклонным взглядом. – Здравствуйте товарищи. Присаживайтесь, – сказал густым басом. После чего сделал приглашающий жест рукой. С золотой «Ракетой» на запястье.