Река Богов
Шрифт:
– Сестренка, у меня сейчас время отдыха. А ты его нарушаешь. Если бы для тебя действительно что-то значило твое христианство, ты уважала бы брата. Мне кажется, там у них где-то сказано: люби и почитай брата.
– Настоящие братья мне – мои братья и сестры во Христе. Иисус сказал, что «из-за Меня вы возненавидите мать и отца и брата тоже».
– В таком случае это очень глупая религия. Кто из твоих братьев и сестер во Христе добывал лекарства, когда ты умирала от туберкулеза? Кто из них осмелился пойти на то, чтобы взломать аптеку богача? Ты же превратила себя в ничто. Никто не возьмет
– Самая страшная ошибка состоит в том, чтобы предпочесть ад! – презрительно восклицает Лейла.
– И что же такое, по-твоему, ад? – спрашивает Шив. Стоящий рядом Йогендра обнажает в глумливой улыбке неровные гнилые зубы.
Сегодня в полдень у Шива назначена встреча с Прийей из Мусста. Добрые времена еще не забыты. Шив минут пятнадцать пристально наблюдает за чайным киоском, чтобы удостовериться, что там, кроме нее, больше никого нет. Вот она, боль и тоска его сердца, в штанах, облегающих соблазнительный изгиб бедер, легкой прозрачной шелковой блузке, с янтарными тенями под глазами и такой бледной-бледной кожей и алыми-алыми пухлыми губами. И как же мило она дуется, когда сейчас нетерпеливо ищет его взглядом, стараясь разглядеть волосы Шива, лицо, походку среди многолюдной толпы рассматривающих ее мужчин. Она – самое главное из того, что он потерял. Но он должен выбраться отсюда. Снова подняться над этим миром. Вновь стать раджей.
Прийя подпрыгивает и издает крик восторга, увидев его. Шив берет ей чаю, и они садятся на скамейку у металлического прилавка. Она сама предлагает заплатить за чай, но он расплачивается из той горстки денег, что у него еще остались. Чандни Басти никогда не станут свидетелем того, чтобы женщина платила за чай Шива Фараджи. У нее красивые, длинные, стройные ноги настоящей горожанки. Мужчины Чандни Басти проходятся по ним похотливым взглядом, но тут же, заметив край кожаной мужской куртки рядом, поспешно отводят глаза. И идут дальше своей дорогой. Йогендра сидит неподалеку на перевернутой бочке из-под удобрений и ковыряет в зубах.
– Мои девочки и барменша скучали без меня?
Он предлагает ей биди, прикуривает от газовой горелки под бурлящим кипятильником.
– У тебя же такие серьезные проблемы! – Она прикуривает от его сигареты – традиционный болливудский поцелуй. – Ты знаешь, кто возглавляет агентство по сбору долгов «Ахимса»?
– Какая-то банда гангстеров.
– Банда Давуда. Их новая специализация – перекупка долгов. Шив, ты у них на прицеле. Это те самые люди, которые содрали кожу живьем с Гурнита Азии на заднем сиденье его лимузина.
– Торг есть торг. Они повышают, я понижаю, сойдемся мы где-нибудь посередине.
– Нет, ты ошибаешься, Шив. Они хотят получить все, что ты им должен, сполна. Ни одной рупией меньше.
Шив хохочет, изнутри его естества поднимается свободный, безумный смех. И вновь на периферии зрения появляется голубая пелена – чистый цвет Кришны.
– Таких денег нет ни у кого.
– В таком
Шив кладет руку на бедро Прийи, и та застывает.
– Ты пришла сюда только для того, чтобы сказать мне это? Я ожидал кое-чего другого…
– Шив, на каждом углу таких «крупных шишек», как ты, по сотне, а то и больше, и все ожидают…
Она обрывает фразу, не договорив, Шив хватает ее за подбородок и с силой его сжимает, вдавив пальцы в мягкую плоть. Синяки… Обязательно останутся синяки, словно голубые розы. Прийя взвизгивает. Йогендра обнажает в улыбке резцы. Боль возбуждает, думает Шив. Происходящее привлекает взоры обитателей Чандни Басти. Он чувствует множество устремленных на него глаз. Смотрите-смотрите…
– Раджа, – шепчет он. – Я – раджа.
Наконец он отпускает ее. Прийя потирает подбородок.
– Больно, мадар чауд.
– Ты все-таки хочешь мне что-то сказать, не так ли?
– Ты этого не заслуживаешь. Ты заслужил, чтобы давудская банда разрубила тебя на куски своим роботом, бехен чод. – Девушка отскакивает, заметив, что рука Шива вновь тянется к ее лицу. – Ну ладно, скажу. Оно, собственно, ерунда, но может принести хорошие плоды, если воспользоваться информацией с умом. Очень хорошие плоды… Я подскажу тебе. Но если ты правильно воспользуешься моей подсказкой, то, как говорят…
– Кто говорит?
– Нитиш и Чунни Нат.
– Я на брахманов не работаю.
– Шив…
– Это вопрос принципа. А я человек принципиальный.
– И ты ради принципа позволишь давудовской банде сделать из тебя кебаб?
– Я не принимаю приказаний от детей.
– Но они не дети.
– Конечно, здесь они совсем не дети. – Шив опускает руку в пах и делает красноречивый жест. – Нет, на Натов я работать не буду.
– В таком случае не имеет смысла идти туда. – Прийя открывает сумочку и швыряет клочок бумаги на грязный прилавок. На нем адрес: это где-то в промышленной части города. – И тебе не понадобится эта машина.
Рядом с бумажкой с адресом девушка кладет талон на аренду автомобиля. «Мерседеса», большого, черного, четырехлитрового «мерседеса»-внедорожника, такого, на которых ездят раджи…
– Если тебе не нужно ничего из предложенного, то, как мне кажется, я могу прямо сейчас пойти и помолиться за твою мокшу.
Прийя подхватывает сумку, соскальзывает со скамейки, презрительно отталкивает плечом Йогендру и широкими шагами идет по картонному «тротуару», отчего ее роскошные бедра ритмично и искушающе покачиваются.
Йогендра смотрит на Шива. Именно тем взглядом мудрого ребенка, от которого у Шива постоянно возникает желание расколотить ему череп об оловянный прилавок и раз мазать мозги.
– Ты все никак не закончишь? – Он выхватывает из рук у Йогендры чашку с чаем и выливает ее содержимое на землю. – Все, хватит. Нам сейчас предстоят дела посерьезней.
Йогендра уходит в обычное для него обиженное молчание. Умом он настоящий брахман. И не впервые Шив задается вопросом, а не сын ли он и наследник богатого папаши, какого-нибудь главаря разбойничьей шайки, выброшенный из лимузина под неоновыми огнями Каши, чтобы мальчишка на собственной шкуре узнал, что такое настоящий мир? Выжил. И преуспел…