Река Джима
Шрифт:
— В чем дело? — спросила М'eарана.
Она вышла из своей комнаты с мокрыми глазами и красным, опухшим лицом. К груди, словно щит, она прижимала арфу.
Донован бросил смятое сообщение, и оно медленно улетело в камин, где сгорело дотла.
— Предложение выкупить твой медальон за двойную цену.
Арфистка склонила голову набок и наиграла пару случайных нот.
— Щедрое предложение? — спросила она.
Донован кивнул:
— Очень.
— Тогда, полагаю, нам лучше все-таки найти их…
Донован вздохнул, закрыл глаза, и…
…Стол —
Семь стульев заняты.
Донован оглядывается.
— И чья это затея?
«Педанта», — говорит Ищейка. Он похож на борзую собаку, настолько худощавый, что выглядит выше товарищей. У него тонкий орлиный нос, в пронзительных глазах читается настороженность, а выступающий квадратный подбородок выдает решительный характер.
— Всегда было интересно, как ты выглядишь, — говорит Донован.
«Иронизируешь, — отвечает Ищейка. — Хочешь, я опишу тебя?»
— Зачем? Мы же один человек, верно? Хоть и с разной внешностью.
«Значит, важна только внешность. Вспомни, что у человека лишь некоторые гены такие же, как у шимпанзе. Но это говорит не о том, как похожи человек и обезьяна, а о том, как мало в важных делах значат гены».
Донован думает, что узнал бы Педанта даже без его тяжеловесных фраз. Его тело кажется тучным, а лицо лоснится, как у только что плотно отужинавшего человека. Серые водянистые глаза придают ему мечтательный, задумчивый вид. Педант заходится смехом.
«Аристотель сравнивал акт познания с актом поедания. В обоих случаях ты принимаешь что-то внутрь и оно становится частью тебя»-.
Такое раздражающее «фактословие», словно радий, излучает Педант, если не пребывает в состоянии угрюмости, когда он будто удаляется в частный клуб, члены которого никогда не общаются друг с другом.
Донован внутренним взором окидывает одну личность за другой.
— Итак, какой план и к чему эта визуализация? — Он смотрит на Фудира, который обычно контролирует зрительную кору, но аферист сидит за дальним концом стола, и выражения его лица не разобрать.
— Ты возьмешь взятку? — в лоб спрашивает
— Двести киловекселей? — Донован смеется. — Почему нет?
Справа, чуть дальше за столом, зарокотал Силач. Эта версия Донована выглядит такой же крупной, как Педант, но крепкой и твердой и одновременно гибкой и спортивной. Твердость читается даже в его глазах.
«Не нужно от нее убегать, — говорит он. — Нас можно так задешево купить?»
— Не так уж дешево. Денег хватит, чтобы спаивать Фудира, сколько он захочет.
Фудир качает головой.
— Это тебе нужно притуплять страх алкоголем.
— Или для того, — отвечает Донован, — чтобы успокаивать духов.
— Как мило! Каких еще духов?
— Духов прошлого, которые преследуют тебя в настоящем.
— Мерзавец!
— И дело не в том, что мы бросим ее, Силач, а в том, что мать бросила ее.
«M'eapana никогда не бросит мать». — Рядом с Силачом сидит закутанная фигура, говорящая шелковистым соблазняющим голосом.
— Ты так думаешь? Она прямо сейчас стоит на грани возмездия. Малейший толчок…
«Возмездия? За что?»
— Как часто бан Бриджит бросала арфистку? Почему бы ей не отплатить той же монетой?
«Если она бросила ее, это не значит, что и мы имеем моральное право поступить так же».
«Бан Бриджит была на заданиях, — говорит Ищейка. — Она не бросала ее».
— Какая трогательная вера в логику, Ищейка. Но дело не в том, как это было, а в том, как воспринималось. Я никогда не говорил, что она намеревается оставить поиск. Я говорил, она чувствует себя вправе так поступить.
С дальнего края стола отзывается Фудир:
— Откуда тебе знать, что она чувствует, Донован? Тебе самому нужны чувства, чтобы распознать их в других.
Донован склоняет голову.
— Думаю, тебе стоит попросить Педанта стереть те воспоминания. Их призраки, похоже, до сих пор тревожат тебя.
— Это не его воспоминания, и не ему их удалять. Как насчет твоих призраков? Это ведь тебя пытали Названные. Я все проспал. Неудивительно, что ты в страхе сбежал.