Река Джима
Шрифт:
Пес превращается в волка и пытается укусить его. Силач вовремя отстраняется, и зубы щелкают в воздухе.
«Вряд ли это честно!» — думает он и поворачивает к лесу, но, когда оглядывается, волк бежит за принцессой — и…
…И он укрывается в беседке посреди чащи. Кругом шорох крадущихся ног, остальные тоже ищут убежища. Вдалеке кто-то кричит: «Кто не спрятался, я не виноват!» Внутренний Ребенок обхватывает себя руками. Он в камуфляжном гриме и маскировочной одежде и знает, что здесь его не найдут.
Он выжидает и прислушивается к погоне. Время
«Так не честно!» — думает он, не осмеливаясь говорить.
Грохочущий голос звучит из леса:
— Раз, два, три, четыре, пять — я иду искать.
Тяжелые шаги приближаются. Внутренний Ребенок ждет.
«Оно» идет…
Они вспоминают отрывок из древнего произведения. «Все рушится, основа расшаталась». И «И что за чудище, дождавшись часа, / Ползет, чтоб вновь родиться в Вифлееме» [7] .
Донован выглядывает из-за парапета разрушенного здания, крепко стискивая красящую винтовку. По пластали бьют пули, и он ныряет обратно. Штурм захлебнулся. Флаг Протектора все еще реет над Коронационным залом. Болт-танки стоят на каждом перекрестке. Редут окружен, как пить дать.
7
У. Б. Йейтс. Второе пришествие (пер. Г. М. Кружкова).
Он перекатывается на другую позицию, подсчитывает, где должен стоять ближайший танк, вскакивает, стреляет в него из красящей винтовки и прыгает назад прежде, чем вибропушки успевают прицелиться. Он ждет, но ничего не происходит.
— Должно быть, протекторы приземлили спутник, — говорит он. — Наши суббоеприпасы не наводятся на краску!
Он озирается. На парапете не осталось никого, кроме мертвецов. Дрожь ощущается даже через изоляцию. Болт-танк выстрелил. Пройдет пара минут, пока он перезарядится. Вот только их четыре, на каждом перекрестке, и они будут вести огонь по очереди. Канцелярия в другом конце площади — позиция О’Фаррелла — внезапно загорается, стены складываются внутрь, и здание обрушивается. Сколько он еще сможет удерживать Министерство образования?
Юная девушка касается его плеча, и он удивленно моргает. Она молода, почти девочка, без брони, без изоляции и стоит босиком на битом стекле и кирпичах, которые усеивают крышу. На ней дорический хитон, и она кажется слишком хрупкой, чтобы выжить в этом мире, не говоря уже об аде, в который он превратился.
«Но где этот мир? — удивляется Донован. — Что это за город? На карнизах зданий львиные головы с разверзнутыми пастями, но что они означают — эмблему власти, прихоть архитектора или ничего особенного?» На площади он замечает статую Тритона, сжимающего трезубец.
— Отсюда
Донован вспоминает, что внизу есть старая неиспользуемая система подземных паровых туннелей, соединяющая здания Старого квартала города. После перехода на микроволновую лучевую энергию во время Долгого Восстановления входы заложили кирпичом, но сами туннели остались. Пули снова бьют по парапету, он откатывается от края и, укрываясь за зубцами, добирается до центра крыши. Остальные бойцы его ячейки лежат одурелые и ослабевшие, кроме тех двоих, которые уже не поднимутся. Некоторые следят за ним глазами, но даже это требует от них слишком много усилий. На него взирает поражение.
— Отсюда есть выход, — говорит он.
Но этого мало. Девушка в хитоне встает на цыпочки и шепчет ему на ухо:
— Их нужно подбодрить.
Как будто это так просто!
— Слушайте, бойцы!
И некоторые, хоть и не все, слушают.
— Сегодня мы потерпели поражение. Но будут и другие дни! Мы знали, на что идем, когда впервые взяли оружие в руки. Но за нами придут другие! Нас не забудут. Протектор не пал, но пошатнулся. Он содрогнулся в своем начальственном кресле и, словно человек, слишком сильно откинувшийся на спинку, панически задергался, боясь упасть.
Пара человек ухмыляются, представив себе эту картину. Двое подбирают оружие и подползают к нему.
— Следующий толчок заставит его упасть; или еще один. Наши дети или дети наших детей закончат то, что начали мы. Однажды они скажут: «Этот огонь зажегся сегодня».
Никто не радуется. Они давно миновали этот этап. Но их охватывает мрачная решимость.
— Куда идти, лидер секции? Куда?
— Нужно спуститься в самую мглу и туман, прежде чем подняться вновь.
Другие говорят:
— Мы не можем пошевелиться. Мы останемся на парапете и поддержим иллюзию, будто здесь все.
Слова трогают его, хотя у раненых нет другого выхода. Он переползает от одного к другому и пожимает им руки.
— Арьергард умирает, но не сдается. Ваши имена запомнят навсегда.
— Запомнят или забудут, наша участь неизменна.
— Если уготована вам дорога вниз, то почему не пойти по ней с оружием в руках?
Девушка в хитоне словно парит над керамической плиткой крыши.
— Слова — те же пули, они причиняют боль еще долго после того, как была нанесена рана.
Он ведет их вниз по темной лестнице.
«Тихо! — предостерегает Внутренний Ребенок. — Они могли проникнуть в здание».
Они проходят темные, пустующие и давным-давно разграбленные кабинеты. По полу рассыпаны гильзы, поддоны снарядов и разрядившиеся батареи, кое-где валяются трупы тех, кто пришел захватывать кабинеты, и тех, кто не успел их покинуть. Его удивило, сколь многие верили в Протектора. Возможно, даже сам Протектор.
Они добираются до трансляционной студии и зовут с собой Иссу Джвансон, актрису с серебряным голосом, идола миллионов, которая все эти дни освещала происходящее. Но она качает головой и, как те люди, что остались на крыше, отказывается покидать свой пост.