Река на север
Шрифт:
Она вынырнула, запихивая в кулек тряпки, которые бросила в комнате. Головка красиво повернулась в тот момент, когда оглядывалась — все ли забрала. Потом, в зрелости, такие женщины всегда знают, чего хотят. И он не понимал, подходит ему это или нет, вернее, его не устраивало ни то и ни другое, его не устраивала сама ситуация.
— Зачем это тебе? — машинально спросил он, направляясь к двери.
Пистолет тяжело болтался в кармане.
— Это мои работы, — произнесла с вызовом, — вы же не слушали.
Теперь она по-женски мстила за равнодушие, словно надеясь на его раскаяние — не столь
"Глупая, — подумал он, — это ведь я просто такой снаружи".
— Слушал, — сказал он и остановился.
Он подумал, что женщины в конце концов привыкают, ко всему привыкают, даже к нему.
— Нет, не слушали, — сказала она, вплетая свое странное "ж-ж-ж..." и заставляя прислушиваться, как к полету пчелы.
— Ну и что, — покорно согласился он, — разве это что-нибудь меняет?
Он подумал, что так просто не поддастся ее чарам. "Пусть постарается".
— Нет, конечно, — опешила она, — но все-таки...
Она ему все больше нравилась. Он поймал блеск ее глаз и, наклоняясь всем телом, произнес неожиданно для самого себя:
— Извини...
"Идиот!" — пронеслось в голове.
Она возразила ему одним секундным молчанием с неуловимым движением единодушия, а потом почти радостно вздохнула и хотела что-то произнести, но он уже повернулся и предостерегающе поднял руку.
Снаружи кто-то дышал, как износившийся паровоз, и возился с замком. Дверь была двойная, с металлическими скобами, и могла выдержать не меньше получаса осады.
— Есть еще один выход, — потянув за рукав, прошептала она.
Он почувствовал ее горячую ладонь, и ему почти передался испуг.
— Откройте же! — потребовал человек и подергал дверь.
Иванов оглянулся. От девушки остались одни глаза в серую крапинку. Теперь в коридоре они казались темными и тревожными.
— Это он! — поведала она так же испуганно, как и на лестнице.
Иванов подтолкнул ее.
— Что вам надо? — спросил Иванов, косясь на кухню.
Она, выказав ловкость и силу, уже возилась с большим тяжелым замком на чердачной двери.
— Откройте, иначе я выломаю дверь!
— Подождите минуту, — ответил Иванов как можно спокойнее, — пока нечем... — и полез в карман.
Ключом ей служил большой загнутый гвоздь, и она орудовала им, как хирург зондом.
— Черт возьми! — глухо произнес человек, — придумайте что-нибудь, иначе я вытряхну вас оттуда...
— Сейчас я найду ключ, — сказал Иванов, на всякий случай держась ближе к дверному косяку.
Изюминка-Ю бросала на него отчаянные взгляды. Ему едва не стало смешно. Никогда не представлял, что попадет в такую ситуацию. Пистолет в кармане казался самой бесполезной игрушкой.
— Эй! — человек тряхнул двери. — Отзовись...
— Послушайте, — сказал Иванов, — вы зря ломитесь.
Не стоило его, конечно, злить.
Она почти справилась с дверью и тянула ржавый засов.
— Открывай! — потребовал человек с толстыми ушами.
— Момент, — сказал Иванов.
— Мне некогда! — закричал человек.
— Сделайте одолжение, подождите, — попросил Иванов.
Он сделал глупость, наклонившись к двери.
Пуля пробила дверь повыше глазка и врезалась в косяк туалетной двери за спиной.
—
Неожиданно она схватила его за руку: "Да идем же!" и потащила на кухню.
Спотыкаясь в темноте среди угадываемых пыльных вещей, он почувствовал, что лицо у него в мелких ссадинах от разлетевшихся щепок. И все-таки, пока человек с толстыми ушами кричал, стрелял и тряс дверь, он успел записать в свой любимый блокнот: "...мир всегда скатывается к рациональному... высшая абстрактность не имеет цели, а только лишь — направление, тенденцию, подкрепленную намерением... каким? обратные связи — в виде материальных носителей (неотъемлемое физическое свойство), замыкающихся в "общую копилку"... Вот эти "обратные" и представляют наибольший интерес, потому что вынуждены обнаруживать наличие "копилки" через фиксируемые усилия и в том числе аномально... "копилка", обнаруживаемая лишь косвенно через свои костыли, подпорки (в этом ее двойственность), то есть, описывая свойства поверхностного характера, не проникая глубже домыслов, не приближаясь, а только обретаясь в догадках, как бы на задворках собственных слабостей и вольностей...".
Разбудила "между" позавчерашними носками и сегодняшними брюками; и он, поймав это чувство сюрреалистичности, долго и неуверенно обретался в нем, переворачивая так и сяк и пробуя приладиться, чувствуя, что с каждым мгновением неукротимо возвращается в настоящее, когда она ему вдруг стала шептать нежности; и перестал удивляться: за окном висела напряженная пустота и седая луна в блеклых пятнах — мир, который тебе знаком до последнего винтика и в котором ты едва ли находишь что-нибудь новенькое. Закомплексованность мыслью — как старая болячка. Привычка ничему не радоваться — со стороны кажущаяся больше чем ущербностью. Утратив одно, начинаешь тосковать по другому, боясь избавиться от самой тоски, как от ненадежной соломинки. Потом в тебе, после каждого раза, все время такое ощущение, что все это уже было.
— ...нет... — прошептала она, — неубедительно...
Кажется, он проговорился во сне: со вчерашнего вечера эта женщина неотступно завладела его воображением.
— Чем мы занимались?.. — шутливо осведомился он у подушки.
Он боялся разрушить себя всем тем, что произошло между ними — не скоро и не быстро, как с любой другой, но почему-то ему было приятно. Во сне ты забываешь о морали. Теперь он знал, что кожа у нее действительно как бархат; и повернутое профилем лицо на подушке — запечатлелось, как фотография, — одна из его живых картинок на будущее. Он совершенно не желал этого, он предпочитал, чтобы каждый раз все было заново, не утрачивая интереса, потому что утратить его просто нельзя.
— Ты спал, — невинно напомнила она и засмеялась.
"Да, я спал", — подумал он.
— Спал? Значит, это случилось во сне? — И перевернулся на спину.
Он почувствовал себя молодым. Она нависала над ним, как скала, придерживая, как в фильмах, простыню на груди — почему-то они все врут — вовсе не сексуально, и собирая на макушке растрепанные волосы. На мгновение открылся лоб и блеснули потемневшие глаза. Теперь они были похожи на горное озеро, но только очень живое, очень теплое.