Река на север

Белозёров Михаил Юрьевич

Больше Иванов с ним не разговаривал вплоть до той ночи, когда они столкнулись на балконе Королевы. И тогда один из них сплоховал.

* * *

Загорелый и посвежевший, явился утром, одышливо хрипел за дверью, пока охранник открывал ее.

— Я счастлив до увлажнения! Прекрасно, сынок, прекрасно! — произнес он тоном бодрячка и мимоходом выглянул в окно. —Последнее лето тысячелетия. Вы знаете, в чем смысл жизни? —Снова, как и два дня назад, посмотрел на Иванова по-отечески

мягко и добродушно. — Вспоминать ее потом! — Задумчиво пожевал губами. — Впрочем, это не мои слова, а очень важного лица! Догадываетесь, кого?

"Интересно, смог бы Кляйн или отец стать полицмейстером? — подумал Иванов. — Природа не терпит пустоты..."

— Нет, — терпеливо, как сумасшедшему, ответил господину полицмейстеру, — наверное, вашего тюремного палача?

— Напрасно... — Его колкость господин Дурново пропустил мимо ушей. — А между тем так считает без пяти минут новый диктатор. Господин, кто?.. Ли Цой! Другого жулика почему-то не нашли.

— Второй Армейский Бунт? — изумленно спросил Иванов.

Сколько ни готовься, а когда ожидаемое переходит в реальность, это всегда шокирует, это заставляет волноваться.

— Нет еще, но гнойник созрел. Мы способны испытывать жалость к любому человеку, которого нам показали в соответствующем виде. Теперь он ничего не боится. Теперь он открыто разъезжает по городу в окружении своих сторонников. За последние два дня — три десятка митингов. Простой деревенский парень, не умеющий правильно говорить, но этим как раз и берет! Вы знаете, чем мы заняты? Вся полиция брошена замалевывать лозунги санкюлотов, типа того: "Ты нас предал!" или просто — "Вор!". Пока мы справляемся...

В голосе господина полицмейстера ничего не прозвучало: ни протеста, ни тайного подвоха, его можно было только заподозрить в двойной игре или в чрезвычайно гибком позвоночнике.

— А как же господин Е.Во.? — спросил Иванов.

— Господин Е.Во. все еще мой заместитель и комиссар. Но вы постарались... — похвалил господин полицмейстер. — Таким образом мы его наверняка обведем вокруг пальца.

— Мы? — удивился Иванов.

— Вы еще ничего не поняли? — участливо спросил господин Дурново, и глаза его не изменились, смотрели оценивающе, словно играли очень тонкую роль.

— Вы... Вы меня обманули, — догадался Иванов, у него было такое чувство, что его еще раз предали, но господин Дурново тут же постарался развеять все сомнения.

— Нет, конечно, — все так же задумчиво ответил он. — Это не совсем обман. Просто вы помогли мне, а я помогу вам. Кто не умеет заниматься политикой, пусть ею не занимается. — И утвердился в своем мнении: — Именно, кто не умеет, пусть не занимается...

— Что на этот раз вы приготовили?

— Не надо спешить. Всему свой час, — ответил господин полицмейстер уклончиво.

— У вас каждый день — новые рецепты, — заметил Иванов.

Ему оставалось только одно оружие — терпеливо ждать. Господин Дурново знал больше

того, что говорил, и действовал, как опытный полководец, по заранее разработанной диспозиции.

— Ай-ай-ай, — укоризненно покрутил головой господин Дурново. — Я всего лишь проверял. И не ошибся! Вы действовали очень убедительно. Я читал рапорты, хм... моего заместителя — очень серьезно. Только чуть-чуть переигрывали с ребрами. Но он сразу не догадается.

— У меня действительно сломаны ребра.

— Не может быть, — тупо возразил господин Дурново.

Лицо его приняло отсутствующее выражение.

— Где? — спросил Иванов. — Где мой сын?

Теперь он знал, как надо вести себя с господином полицмейстером. Пожалуй, из всех черт в собеседнике господин полицмейстер, как военный человек, уважал лишь прямоту.

— Под нами, в здравии и сохранности.

— Кстати, я хочу напомнить, что уже согласился. Может быть, приступим к делу?

— Ну и ладненько, — обрадовался господин Дурново. — Обговорим детали.

Теперь он больше походил на торговца недвижимостью: предмет торговли оговорен, дело осталось за малым — за ценой.

— Скажите, в чем ее вина? — спросил Иванов.

Он спросил неожиданно даже для самого себя, хотя почти не думал об Изюминке-Ю последние сутки. По крайней мере, его мысли отличались от мыслей обо всех других женщинах, даже о Гд., о которой вспоминал не так, не с такой теплотой, ибо Гд. всегда умела между ним и собой возводить барьеры, которые сама же потом с легкостью разрушала, и к ней надо было привыкнуть; он привык, очень быстро привык, ибо она обладала другими куда более значительными качествами, и это ему нравилось, хотя эта женщина и выпивала из него все соки. Но теперь он надеялся, что это больше не повторится. В глубине души он избавился от нее.

— Я ждал этого вопроса от вас, — понимающе улыбнулся господин полицмейстер. — Это вопрос мужчины. Впрочем, сущие пустяки. Но вы ведь знаете, на этом построена вся жизнь...

"Не умничайте", — едва не подсказал Иванов, но вместо этого заметил:

— Знаю, поэтому и спрашиваю...

— Она наш должник. Всего-навсего.

Он не договаривал, дарил надежду. А может быть, он просто играл с ним по давней полицмейстерской привычке.

— И все-таки? — попросил Иванов.

— Отсутствие патента на торговлю. Торговала картинами на спуске. Мелочь, но, согласитесь, приятно...

— Какими картинами? — удивился он.

— Вашего сына. Вначале мы решили, что они ворованные, но потом, будучи нашим агентом, она решилась даже бежать.

— Слава богу! — невольно вырвалось у Иванова. — Действительно, сущие пустяки.

Господин полицмейстер ободряюще улыбнулся, он подошел и взял из бара бутылку с дюшесом.

— Итак, вы обнародуете переданные вам документы. Каким способом — все равно. Садитесь в машину, и — "ж-жик" — в ваш любимый рай. Сына я вам отдам сейчас.