Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
Налегала река на лямку мускулисто, мозолисто, трещали хребты бурлацкие, хрипела песня, мутнела Волга от крутой мужицкой испарины, роняла с языка первое слово соленое, а с плеча - первый клок пены...
Бурлачеством кормилась Волга от века. Крестили ватаги клетчатыми следами лаптей зализанные волнами отмели, - набегала другая волна, ворчливо заравнивала пески, и только чайка жалобно кричала над тем местом, где еще недавно волоклась баржа, только ворон расклевывал вчерашнее пепелище - беднее бурлака одна птица.
Робкий кормился на Волге от ярма, бойкий - от купецкого рублика, отчаянный - от разбойного ножичка.
Сбивались
Слал царь-государь на Волгу, на защиту торгового промысла воевод и бояр с войском, садился воевода с войском в рубленую крепость, кормился от слез и пота рода христианского, навешивал дани на ближние и дальние народы, терзал православных, впадал в лихоимство.
И тогда уже не в ножички - в топоры бросался крещеный волжский люд. Выбивали бояр из теремов, сбрасывали с колоколен воевод и прочую знатную челядь, раскатывали крепости на мелкие бревнышки. Стекались под высокую атаманову руку многими тысячами, принимали под свои непокорные знамена башкирцев, татар, чувашинов и всякие другие прижученные племена. Гуляла неуемная оравушка по Волге сверху донизу и снизу доверху, брала в осаду города, жгла остроги... Тут уя^е не бояр-мздоимцев высылали матушки-императрицы на переём бунтовщиков - европейские фельдмаршалы поспешали на выручку осажденным городам, отборные гвардейские гренадеры маршировали на Волгу. Мешкать было недосуг - трон под матушками качался вовсю.
По излову главных смутьянов везли их фельдмаршалы в железных клетках в Москву - рубить головы перед праздными дьяками и ярыгами. А остатнюю голытьбу вешали прямо на сколоченных на плотах виселицах и пускали вниз по течению мимо мест их недавнего воровского гулевания - христианскому миру в науку и на устрашение. И путешествовали эти плавучие эшафоты от Казани и Симбирска мимо Самары и Сызрани, мимо Саратова и Камышина аж до Царицына, а иногда - и до самой Астрахани.
Воды всей России проносит Волга мимо Симбирского холма. Всю влагу с лица русской земли - ключи, родники, ручьи, реки, росы, туманы, дожди, жаркую испарину и пот ледяной, слезы сквозь смех и смех сквозь слезы - все несет Волга мимо Симбирского холма под колокольный перезвон его церквей и соборов.
Дин-динь-длон-длинь-длям-дон-н...
Блом-блин-тили-тили-мдан-н...
Мбум-м-м...
Мбум-м-м...
Вот она, Волга, - незакатная дорога русской души, неизбывная формула русской судьбы, нескончаемая панорама русской жизни - весь русский белый свет.
Не единожды возносилась с ее берегов русская душа, оскорбленная неправедным устройством бытия, не единожды гремели по белому свету имена взращенных на ее берегах сынов, получивших в неоценимый дар от нее богатырский размах своих устремлений и надежд,
Никогда, наверное, не рождала Волга в человеческих сердцах и умах низких помыслов и мелких побуждений.
Только огромное, только значительное, только величественное давала Волга той душе, которая со светлыми думами выходила на ее берег.
Только негасимое пламя любви к жизни и людям зажигала Волга в глазах тех, кто утверждал в себе бескрайний разлив ее вод, ее бесконечный земной простор.
Только неистребимое желание сделать жизнь на земле разумнее и лучше дарила Волга тем, кто сливался с ней своим существом, кто стремился масштаб своих дел и поступков возвысить до ее величия, кто понимал и головой и сердцем, что жизнь на земле прекрасна и бесконечна, как бесконечна и прекрасна эта огромная и могучая русская река.
С чего начинается Волга?
Родник дает жизнь ручью. Ручей – реке. Река вытекает из горизонта и впадает в горизонт. Река вытекает из вечности и впадает в вечность.
Река рождается в ручье.
Ручей - в роднике.
Родник - каждой реке родина.
...Симбирский холм - посредине России. Воды всей России нескончаемо проносит Волга мимо Симбирского холма.
Эпилог
8 мая 1887 года на эшафоте Шлиссельбургской крепости оборвалась жизнь Александра Ульянова.
Спустя полтора месяца после его казни семья Ульяновых навсегда покинула Симбирск.
Уезжали на пароходе. За буйными разливами городских садов, за туманным изгибом Волги оставались счастливые годы, прожитые безоблачно и беззаботно. Впереди лежала безрадостная, необеспеченная жизнь среди чужих людей, без отца и без старшего брата.
В начале июля 1887 года Мария Александровна вместе с младшими детьми приехала в деревню Кокушкино, куда была выслана из Петербурга под надзор полиции старшая дочь Аня.
Казнь Саши потрясла Аню. Ее угнетенное состояние часто сменялось нервными припадками. Особенно болезненно проходили они тогда, когда политическую благонадежность бывшей слушательницы высших курсов приезжал проверять жандармский чиновник.
– Мама, мамочка!
– кричала Аня, прижав к горлу сжатые в кулаки руки.
– Ведь они же задушили его, задушили!
Мария Александровна - маленькая, седая, вся в черном - молча прижимала к себе бьющуюся в рыданиях дочь.
В те дни, когда в Кокушкино приезжал жандармский чин, младших детей, Олю, Маняшу и Митю, уводила к себе тетушка Анна Александровна Веретенникова, но Володю чиновник обычно просил не уходить до тех пор, пока он не заканчивал просматривать все находящиеся в доме бумаги и печатные издания.
Володя, по просьбе мамы, старался во время этих визитов не встречаться взглядом с жандармом: ненависть, яростно бушевавшая под угрюмо сдвинутыми бровями младшего брата Александра Ульянова, красноречивее всякой запрещенной литературы говорила о направлении его мыслей.
После отъезда полицейского последние силы оставляли Аню. Ее переносили на кровать, Мария Александровна садилась рядом и, опустив голову на руки, сжимала пальцами виски, стараясь скрыть от вернувшихся детей нервный тик. Тетушка Анна Александровна хлопотала возле сестры и племянницы, готовила компрессы, давала успокоительные порошки, а Володя, у которого все внутри разрывалось от горя, уходил из дому и не возвращался до самой темноты.