Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
Ротмистр Лютов - добродушный, респектабельный - смотрел на введенного в комнату арестованного с отеческой снисходительностью.
– Может быть, все еще нездоровится? Доктор нужен? Медикаменты?
– Благодарю. Сегодня я здоров.
– А спалось-то как? В снотворном не нуждаетесь? Я могу велеть.
– Спалось хорошо.
Лютов простодушно взглянул на Котляревского.
– А то мы вот с прокурором угрызаемся, чувствуем себя виноватыми. В предыдущую встречу с нашей стороны, конечно, была допущена некоторая
Котляревский склонил набок голову, улыбнулся («Как облизнулся», - подумал Саша), сказал на предельной ноте доброжелательности:
– Присоединяюсь целиком и полностью.
«Вот он на кого похож, - подумал Саша, глядя на прокурора.
– Он похож на лису. Не на птицу, а на лису. Изгибающийся, жеманный, коварный».
– Ну-с, присаживайтесь, Александр Ильич, - предложил Лютов, - чего ж стоять-то. В ногах, как говорится, правды нет. Особенно в нашем деле.
Он коротко и энергично хохотнул, провел пальцем в разные стороны по усам.
«А жандарм похож на кота. Круглолицый, розовощекий. Выразительная подобралась пара - кот и лиса».
– В прошлый раз, - разбирал Лютов страницы протокола, - по состоянию здоровья вы просили отложить вопросы, которые мы к вам имели, до следующего дня. Я правильно излагаю?
– Правильно, - Саша кивнул.
– Мы пошли вам навстречу. Как только что выяснилось, сегодня ваше самочувствие значительно улучшилось. Хорошо спали, в медицинской помощи не нуждаетесь. Другими словами, никаких возражений против продолжения допроса у вас не имеется. Не так ли?
– Я готов дать показания, - твердо сказал Саша.
– Одну минуту, - быстро поднялся со стула Котляревский.
Он вышел из комнаты и тут же вошел обратно с уже знакомыми писарями. Иванов и Хмелинский устроились за столиком в углу, приготовили перья, бумагу.
Прокурор вернулся на свое место.
– Начинайте, - кивнул Саше ротмистр.
Саша выпрямился, внимательно посмотрел на Лютова, потом на Котляревского, сказал громко и почти торжественно, отчетливо выговаривая каждое слово:
– Я признаю свою виновность в том, что, принадлежа к террористической фракции партии «Народная воля», принимал участие в замысле лишить жизни государя императора.
Прокурор сглотнул слюну, поправил подворотничок вицмундира. Лютов прищурился.
– Желябова видели когда-нибудь?
– неожиданно спросил он каким-то новым, незнакомым и цепким голосом.
Саша нахмурился.
– Почему вы спрашиваете о Желябове?
Жандарм постучал костяшкой согнутого пальца по столу.
– Вопросы задаю только я. Саша пожал плечами.
– Желябова казнили шесть лет назад. Тогда мне было пятнадцать лет.
– Почему же, позвольте полюбопытствовать, вы присвоили себе такое же наименование - «Народная воля»?
– На этот вопрос я отвечать отказываюсь. Ротмистр поднял брови.
– Отчего же?
–
– Но ведь ответ напрашивается сам собой: Желябов бросал бомбы, и вы хотели бросить бомбы!
«Он вовсе не об этом хотел спросить, - думал Саша.
– Рассчитывал неожиданным вопросом сбить меня с толку, как бы невзначай выяснить то, что его интересует больше всего: связаны ли мы со старым народовольческим подпольем? Он почувствовал, что я подготовился только к логическим, только к последовательным ответам и решил лишить меня этого преимущества, вести допрос рывками, хаотично, и вытаскивать из этого хаоса нужные ему сведения...»
– Ну, что же мы замолчали, Александр Ильич!
– Лютов смотрел на Сашу с искренним огорчением.
– Так хорошо начали и вдруг замолчали, а?
«Сейчас кот попросит помощи у лисы...» Ротмистр обернулся к Котляревскому.
– Господин прокурор, у вас есть вопросы к господину Ульянову?
– Безусловно, - Котляревский двинулся вперед, опустил голову и вдруг посмотрел на Сашу своими светлыми навыкате глазами как-то очень просяще, снизу вверх.
– Скажите, Ульянов, а в чем же конкретно выражалось ваше участие в замысле на жизнь государя императора?
«Надо только не сбиваться с единой линии: повторять все то, что они дали прочитать мне вчера в показаниях Канчера. Говорить только о себе. Только о том, что знал Канчер».
– Мое участие в замысле на жизнь государя императора выразилось в следующем: в феврале этого года я приготовил некоторые части разрывных метательных снарядов, предназначавшихся для покушения...
– В феврале этого года?
– вмешался Лютов.
– Да, в феврале.
– Не припоминаете точно, какого числа?
– Не припоминаю.
– Каким пользовались методом? Студень гремучей ртути, пироксилин, бертолетовка, сурьма, нитроглицерин?
«Ого, - подумал Саша, - а он, оказывается, весьма осведомлен в делах химических. Эрудиция не хуже, чем у первоклассного террориста».
– Нет, у меня свой метод.
– Какой же, позвольте полюбопытствовать?
– Азотная кислота и белый динамит.
– И много кладете белого динамиту?
– Секрет, господин ротмистр.
– С белым динамитом надо осторожнее, - озабоченно погладил усы Лютов.
– Может сработать и до совершения акции.
«Специалист. Профессор. Вызывает на научную дискуссию. Вот смех-то...»
– Мы несколько отвлеклись, - вступил в разговор Котляревский.
– Вы, кажется, были намерены продолжить свои показания?
– Да, я хочу продолжить показания.
– Прошу вас.
– Кроме работы со взрывчаткой, я принимал участие в приготовлении свинцовых пуль, которыми были начинены снаряды. Я резал свинец и сгибал из него пули. Потом мне доставили два жестяных цилиндра...
– А стрихнинчик?
– снова вмешался Лютов.