Река смерти. Сан-Андреас
Шрифт:
Фон Мантойфель улыбнулся и сделал еще глоток коньяка. Шпац продолжил:
– Как ты считаешь, Вольфганг, сколько нужно времени, чтобы все устроить?
– А сколько еще протянет Третий рейх? Несколько недель?
– Даже меньше, если наш любимый фюрер останется главнокомандующим.
– Шпац помрачнел.
– И я, увы, собираюсь присоединиться к нему в Берлине, где и останусь до самого конца.
– До самого-самого конца, Генрих?
Шпац ухмыльнулся:
– Вношу поправку: почти до самого конца.
– А я буду в Вильгельмсхафене.
– Естественно. Как насчет кодового слова?
После недолгих
– "Мы будем стоять насмерть".
Шпац глотнул коньяка и грустно улыбнулся.
– Цинизм тебе не идет, Вольфганг.
В свои лучшие времена порт Вильгельмсхафена без труда пропускал большой поток грузов и пассажиров. Но настоящий момент явно не относился к лучшим временам. Шел дождь, было холодно и очень темно. Темнота была вполне объяснима: порт готовился к неизбежной атаке британских "ланкастеров" на базу подводных лодок в Северном море, а точнее, на то, что от этой базы осталось. Освещался лишь небольшой участок порта, где горело несколько маломощных ламп под металлическими колпаками. Каким бы слабым ни был этот свет, он все же резко контрастировал с окружающей кромешной тьмой и мог служить наводкой для вражеских бомбардиров, скрючившихся в носовых отсеках самолетов, которые уже приближались целыми эскадрильями. Никто в Вильгельмсхафене не испытывал счастья при виде такого нарушения светомаскировки, но в то же время никто не посмел усомниться в правомочности приказов генерала СС, тем более имевшего при себе печать фельдмаршала Геринга.
Генерал фон Мантойфель стоял на мостике подводной лодки, одной из последних в длинном ряду приобретений германского флота. Рядом с ним находился расстроенный капитан Рейнхардт, которому вовсе не улыбалась перспектива торчать у причала, когда появятся английские бомбардировщики, - а в их появлении он был уверен. От волнения капитан с трудом стоял на месте - он бы с радостью походил взад-вперед, но на боевой рубке подлодки нет места для подобных прогулок. Капитан громко прочистил горло с видом человека, который намерен сказать нечто серьезное.
– Господин генерал, я настаиваю на немедленном отплытии. Мы в смертельной опасности!
– Дорогой капитан Рейнхардт, смертельная опасность привлекает меня не больше, чем вас, - заявил генерал, хотя было непохоже, что его вообще способна встревожить какая бы то ни было опасность, - Однако рейхсмаршал очень крут с подчиненными, которые нарушают его приказы.
– Может быть, все-таки рискнем?
– Капитан определенно был в отчаянии.
– Уверен, что адмирал Дениц...
– Я меньше всего думаю о вас и адмирале Денице. Меня волнуют в первую очередь рейсхмаршал и я сам.
– Эти "ланкастеры" несут десятитонные бомбы, - с несчастным видом произнес капитан Рейнхардт.
– Десять тонн! Двух таких бомб оказалось достаточно, чтобы прикончить "Тирпиц", самый мощный линейный корабль в мире. Вы хоть представляете себе...
– Я все прекрасно представляю. Как, впрочем, и гнев рейсхмаршала. Второй грузовик задерживается бог знает почему. Будем ждать.
Фон Мантойфель повернулся и посмотрел на причал, где несколько групп людей торопливо снимали с военного грузовика ящики, переносили их по причалу и поднимали по трапу к открытому люку возле мостика. Ящики маленькие, но несоразмерно тяжелые, - несомненно, те самые дубовые сундуки,
На мостике зазвонил телефон. Капитан Рейнхардт поднял трубку, послушал и повернулся к фон Мантойфелю:
– Звонок первоочередной срочности из Берлина, генерал. Будете говорить отсюда или спуститесь вниз?
– Могу остаться здесь.
– Фон Мантойфель взял у капитана трубку.
– А, полковник Шпац!
– Мы будем стоять насмерть, - произнес Шпац.
– Русские уже у ворот Берлина.
– Господи! Так быстро?
– Казалось, генерал искренне обеспокоен новостями, что было вполне естественно в данных обстоятельствах.
– Благословляю вас, полковник. Знаю, вы выполните свой долг перед отечеством.
– Как каждый истинный немец!
– В голосе Шпаца, отчетливо доносившемся до капитана Рейнхардта, звучали решимость и смирение.
– Мы умрем на боевом посту. Последний самолет отправляется через пять минут.
– Мои надежды и молитвы с вами, дорогой Генрих. Хайль Гитлер!
фон Мантойфель положил трубку, окинул взглядом причал, на мгновение замер, а потом стремительно повернулся к капитану:
– Смотрите! Только что прибыл второй грузовик. Направьте на погрузку всех, кого сможете найти!
– Все, кого я смог найти, уже работают, - со странной покорностью сказал капитан Рейнхардт.
– Они хотят жить не меньше меня или вас.
Высоко в небе над Северным морем воздух грохотал и вибрировал от пульсирующего рева множества авиамоторов. В кабине головного "ланкастера" эскадрильи командир обернулся к штурману:
– Расчетное время прибытия в район цели?
– Двадцать две минуты. Да поможет сегодня бог этим бедолагам в Вильгельмсхафене!
– Что ты за них волнуешься!
– досадливо поморщился командир.
– Лучше подумай о нас - бедолагах, которые рядом с тобой. Мы вот-вот должны появиться на экранах немецких радаров.
В то же самое время другой самолет, "Юнкерс-88", приближался к Вильгельмсхафену с востока. На его борту находились лишь два человека - довольно скромный улов для последнего самолета из Берлина. Сидевший рядом с пилотом полковник Шпац очень нервничал, но вовсе не из-за того, что "юнекрс" подвергался обстрелу из зенитных орудий практически на всем протяжении полета над территорией, занятой союзниками. Полковника занимали совсем другие мысли. Он обеспокоенно взглянул на часы и нетерпеливо повернулся к пилоту:
– Быстрее, еще быстрее!
– Это невозможно, полковник.
Солдаты и моряки работали на пределе своих сил, переправляя на подводную лодку оставшиеся сундуки со второго грузовика. Неожиданно истошно завыли сирены, предупреждая о воздушном налете. Работавшие как по команде остановились и со страхом посмотрели в ночное небо. Затем, снова как по команде, возобновили свои неистовые усилия. Казалось невозможным работать еще с большей скоростью, чем прежде, но им это безусловно удалось. Ведь одно дело - пребывать в уверенности, что враг может появиться в любой момент, и совсем другое - потерять последнюю жалкую надежду и знать, что "ланкастеры" уже у тебя над головой.