Река вскрылась
Шрифт:
– Ты где же пропадал так долго?
– В Швейцарии.
– А у нас тут, батенька, дела аховые!
– Слышал! Я поэтому и приехал.
– И хорошо сделал. Был на митинге?
– Нет! Я ведь только сегодня утром.
– Как утром?… По какой дороге?
– По Варшавской.
Чижевич в изумлении высоко поднял брови.
– Разве она не забастовала?
– Нет, как видно!
– Должна забастовать сегодня, непременно. Все дороги забастовали.
Перебрасываясь вполголоса с Иваном фразами, Чижевич
– Ну, брат, прощай! Некогда!
– Да что ты!
– Горим!..
– Где мы с тобой встретимся?
– На митинге! А оттуда ко мне спать!.. У тебя ведь квартиры еще нет?!
– Нет!
– Ну вот! – И он исчез.
Иван оставил Доминика и пошел бродить по Невскому.
Он незаметно очутился у Николаевского вокзала, и вокзал поразил его своей безжизненностью.
Всегда пылающий глаз его на башне был закрыт и чернел наподобие орбиты черепа; широкие ворота и двери были заколочены, и к отсыревшему фасаду жались продрогшие пассажиры – третьеклассники с узлами и мешками…
Становилось поздно.
Иван крикнул извозчика.
– Васильевский остров, к университету.
II
Убаюкиваемый мерным покачиванием дрожек и закрытый со всех сторон от мелкого пронизывающего дождя, Иван обдумывал свою речь.
Он взойдет на кафедру…
Да неужели с русским народом возможно говорить с кафедры, с трибуны?… Неужели не надо больше собираться для обсуждения своих дел в темном лесу и горах?…
Итак, он взойдет на кафедру и скажет…
Что он скажет?
«Я только что вернулся из Швейцарии! Я рвался сюда, к вам, чтобы стать в ваши ряды! Удивительные дела совершаются теперь на Руси! Вскрываются реки, скованные льдом! Трещит и вздымается лед! И вот-вот хлынут веселые весенние воды! И ни зловещее воронье, ни враждебные вихри и вьюги не скуют их снова! Товарищи!..»
Он обдумывал свою речь и улыбался. Речь его должна была вызвать восторг, потрясти всю аудиторию и зажечь сердца…
А она непременно должна потрясти всех. Недаром его считали одним из выдающихся ораторов…
Дрожки с грохотом вкатились на Дворцовый мост.
Под ним чернела в раме из огней холодная вода. Из-под моста с шипением вынырнул катерок с зеленым огоньком.
Над водой из черной массы поднимался блестящий шпиль Петропавловской крепости.
Внезапно сорвавшийся ветер донес до него обрывки разбитой знакомой музыки курантов – «Коль славен!..».
«Почему их не уберут? – подумал Иван. – Скоро-скоро их уберут! Все старое, ненужное! Живая волна смоет гниль, труху, и зазвучат новые часы с новым, нерасстроенным механизмом!..»
А вот недалеко университет! Его, Ивана, колыбель, aima mater!
По обеим сторонам, прижимаясь к барьерам моста, текли вперед две рокочущие
Чем ближе он подвигался к университету, тем гуще становились эти реки.
И вся эта масса стремилась в университет, освещенный сверху донизу. Он пылал в тумане, как ярко разведенный костер.
В окнах его было видно много голов.
Иван подъехал к главным дверям университета, отпустил извозчика и, с трудом пробиваясь сквозь непроницаемую стену из людей, вошел в прихожую.
В прихожей бурлил поток и гигантской волной взмывал кверху по широкой лестнице, разбивался на десятки новых волн и разбегался в разные стороны по залам, коридорам, и стены университета дрожали от гула и шума.
В воздухе висели восклицания:
– Ради бога, пропустите!
– Не напирайте так, задушите!
– Товарищи железнодорожники, за мной! – звенел голос молодого безусого студента.
Человек шестьдесят бородатых рабочих, в пальто, с зажатыми в руках барашковыми шапками и фуражками, с всклокоченными волосами, бросились вслед за ним.
– Товарищи приказчики, за мной! – скомандовал другой студент.
Обилье рабочих в массе молодежи приятно поразило и обрадовало Ивана.
Он обратил внимание на серию плакатиков, прибитых к стене. На них было выведено карандашом:
«Приказчики – в такой-то аудитории».
«Учащиеся – в таком-то зале».
«Социал-демократы – в таком-то зале».
«Анархисты»…
– О-го-го! Здорово, – воскликнул Иван и засмеялся.
Ему очень хотелось послушать русских Равашолей и Луккерио.
Но как ему ни хотелось послушать их, он предпочел им железнодорожников.
Железнодорожники – герои дня.
Приостановив, как по мановению жезла, все движение, они перерезали этим главную артерию страны и открыли глаза всем на один из могучих рычагов революции.
Они заявили всем с усмешкой:
«Глядите! Вы вот бились, бились, изыскивали всякие средства! А про нас забыли!.. Проглядели главную силу…»
Сила их уже сказывалась.
Правительство стало терять голову.
Еще несколько дней – и по всей России пронесется голод. Он грозил не только подвалам и мансардам, но и дворцам и хоромам.
Грозил цингой, тифом.
Обеспокоенное правительство спешно скупало провизию для армии. То же делало городское общественное управление для больниц и богаделен.
На сей раз тяжелая перчатка была брошена правительству, и эту перчатку бросили главным образом железнодорожники…
– Где заседают железнодорожники, товарищи? – только и слышались расспросы.
Ивану с большим трудом удалось взобраться на гребень трехсаженной волны, затопившей лестницу, и протиснуться в актовый зал.
Громадный зал весь, от угла до угла, был заполнен публикой.