Река жизни
Шрифт:
Революции революциями, а хлеб сеять надо. Крестьяне распахнули свои сараюшки, где еще с зимы ждал своего часа отремонтированный инвентарь: плуги, бороны, сбруя. Осмотрели все хозяйским глазом, походили по полям и решили, что на пригорках можно пахать, а вот низины пусть пока еще подсохнут. И закипела работа, как испокон веков было заведено, как их отцы, деды, прадеды землю засевали. Правда, на радость крестьянину, землицы прибавилось. Разделили земли Луговских, вроде честно, по жребию. Но как не везло Ипполиту Хухрикову, так и сейчас не повезло. Досталась ему лощина. Все уже засеяли, а он все с тоской посматривал на свою делянку. Не просыхала
Решил Ипполит, хотя по имени его никто, кроме жены и не называл – с детства Хухрик или Хухря, – так вот, решил он свое горе утопить в стакане самогона. На клич явился Филимон Сычев по прозвищу Сыч и Гаврила Чубко по прозвищу Гусь. И вправду оба были на пернатых похожи. Филимон угрюмый, мрачный, как нахохлившаяся птица. А у Гаврилы посередине темных волос торчал пятнистый хохолок, как у гуся.
Троица эта в деревне выделялась своим колоритом. Все одного возраста, любители выпить и держались обособленно. Крестьяне их недолюбливали за лень, которая родилась раньше них. А еще не любили за то, что им бы только пить, да гулять, да дела не знать.
Во время очередного «заливания глаз самогоном», так жена Ипполита Нинка называла сборище мужа с собутыльниками, Ипполит предложил своим приятелям пойти сжечь усадьбу «поработителей» Луговских. Сыч и Гусь поддержали Хухрика, и троица, прихватив банку керосина, нетвердой походкой двинулась к усадьбе. Нинка слышала разговор приятелей и, накинув шаль, огородами бросилась в сторону усадьбы, на бегу соображая, кого ей позвать на помощь. Вбежала в избу Никитиных и что было силы закричала:
– Ратуйте! Пожар, пожар!
– Где пожар? – к Нинке подбежала Василиса.
– Ипполит со своими собутыльниками взяли керосин и пошли поджигать усадьбу. Зови мать, – скомандовала Нинка.
– Ой! – ойкнула Василиса. – А ее нет. Побежали, по пути кого-нибудь позовем. Нельзя сжигать такие хоромы!
Они побежали к усадьбе, по пути собирая народ. Хухрик со своей компанией появился через несколько минут и, судя по выражению его лица, пытался понять, что здесь делают его односельчане, вернее односельчанки, потому что толпа в основном состояла из женщин.
– Вы что это надумали? – Василиса выступила вперед.
– «Петуха» поработителям пускать будем, – Хухрик приблизил к ней смуглое, искаженное злобой лицо, и она почувствовала запах самогона.
– Да, пораб… пораб… порабтителям, – Гусь безуспешно пытался выговорить непривычное для него слово, но в конце концов махнул рукой и встал за спину своего приятеля.
– Здесь школу можно открыть. Мы неграмотные, разве вам не хочется, чтобы наши дети грамоте обучались? – Василиса говорила тихо, но твердо. – Уничтожить легко, а вот сколько времени уйдет, чтобы построить!
Хухрик с удивлением посмотрел на Василису.
– Да у тебя и детей нет, пичужка, – ухмыльнулся он, скривив губы.
– Нет, так будут, – не сдавалась Василиса.
В толпе одобрительно загудели. Нинка, воспользовавшись замешательством мужа, вырвала из его рук банку с керосином. Сыч и Гусь стали пятиться: с бабами лучше не связываться, да и хмель прошел. Поджигателями уже не хотелось становиться.
– Правильно, бабоньки, – все повернулись на голос Левченковой Пелагеи, – добро Луговских надо описать, чтобы все чин по чину, чтобы не растащили утварь, постройки, скотину.
«Какие мужики разрушители, –
Затихла гражданская война. И слава богу! Война братоубийственная. От необычности этого явления кто-то растерялся, кто-то очерствел. Очень уж неожиданный поворот истории. Но из истории этого не вычеркнешь, да и не надо этого делать. А вот выводы делать надо, чтобы не повторялись такие кровопролития. «Грех большой на народе лежит, – думала Анисья. – сумеют ли когда-нибудь его отмолить? Не по-людски это». Так воспринимало ее сознание происходящее. Вот время пройдет, и всем станет стыдно за пролитую кровь, за то, что брат поднял руку на брата, а сын на отца. Но раны долго будут зарубцовываться. Только память человеческая вряд ли когда-нибудь сотрется. А вот братья Маркеловы свои выводы сделали. Никанор был за «красных», а его брат Пантелеймон – за «белых». Когда отсидел Пантелеймон, принял его брат Никанор, поделился куском хлеба, и стали они вместе заниматься тем, чем занимался их отец, их прадеды: пахать и сеять. В такой неразберихе немудрено было и ошибиться. А в гражданской войне не может быть победителей. Но не все прощали, были и такие, кто затаил обиду на долгие годы.
Сколько горя пережито, сколько слез пролито, сколько вражды, разорений. Мужики стали возвращаться домой. В островерхих буденовках, потрепанных шинелях, рваных ботинках с грязными обмотками. Победители над немцами, «белыми», истосковавшиеся по родному дому, семьям, земле, крестьянскому труду. Они многое повидали. Но каждый думал: «А что впереди?». Люди знали, что в жизни перемены, а в какую сторону? Слухи ползли разные.
Все понимали, что старой жизни «при царе» наступил конец, что надо жить по-новому. А как по-новому? Вот если человек заблудился в лесу, он же не сидит, сложа руки, а ищет выход. Если тонет, он же не идет камнем вниз, а барахтается, пытается спастись. Вот и из этого лабиринта люди просто обязаны найти какой-то выход. Жизнь продолжается…
В доме Луговских открыли избу-читальню. В одной из комнат разместился сельсовет. На доме помещиков развевался кумачовый флаг. Создали коммунистическую ячейку, на первых порах был только один коммунист: председатель сельского совета Федор Севастьянович Никифоров. Пришедшие с фронта Игнат Монахов и Василий Архипов подали заявление с просьбой принять их в партию большевиков.
По примеру коммунистов и молодежь создала комсомольскую ячейку. Секретарем избрали Сергея Мамонова, парень он серьезный и грамоте обучен. Его заместителем – Варю Мартюшеву: характер у нее бойкий, напористый. Варя и Василиса первыми из девушек вступили в комсомол. Без спросу батьки вступил в комсомол Яков Маркелов. Хотел его Федор Иванович отходить вожжами, да не посмел. Он на голову выше отца.
Первые комсомольцы деревни были крещеные. Но они один за другим вступали в комсомол, и в них была несгибаемая вера в лучшую жизнь. И их неграмотные родители с сомнениями, переживаниями, но не мешали своим детям. Пусть хоть дети поживут сытой и более легкой жизнью.
Как на реке собирается пена на месте закрученных водоворотов, так и страну закружил водоворот событий. Все смешалось в эти несколько непростых лет: революция, войны, продразверстка, ликбез, партия, комсомол, коммуна, единоличники. И как тяжело крестьянину было во всем этом разобраться!