Реки не умирают. Возраст земли
Шрифт:
Лава за лавой накатывались на позиции красных. Не только Вера, даже Петерсон никогда не видел такого скопища людей и лошадей, намертво соединенных в одном безумном, отчаянном рывке. Слитный гул от кованых копыт, лязга оружия, конского храпа, неистового крика всадников нарастал с каждым мигом. Казаки размахивали клинками кругообразно и с такой силой, что сплошное, нестерпимое свечение множества сабельных кругов больно, жгуче резало глаза, мешало целиться. Да, первая кавалерийская дивизия Дутова шла ва-банк.
И вот грянул залп. Еще залп... Головные кони разом вскинулись на дыбы, взвились десятками свечей
Но ближняя сотня все-таки ворвалась с ходу в мелколесье — на стыке 218-го полка и латышской группы.
В это время пластуны возобновили движение к реке. Они еще утром поняли, что на берегу окопались городские бабы, и решили во что бы то ни стало отрезать их.
У латышских стрелков прибавилось забот: отражая на фланге, в мелколесье, прорвавшуюся сотню, надо было помогать, женской дружине отбиваться от пластунов. Ян послал в помощь Вере с десяток бойцов..
За день женщины пообвыкли и теперь вели себя куда спокойнее, чем утром, поражая хладнокровием даже латышей. Вера сама удивлялась, что не боится ни черта ни дьявола, лишь бы хватило патронов до вечера. Она не спускала глаз с двух офицеров: поклялась убить обоих, поклялась именем дочери. Но они так плотно прижимались к земле, что ей это не удавалось. Наконец один из них чуть приподнялся на локте. Вера немедленно выстрелила. И по тому, как он безвольно уронил голову в ковыль, отметила для себя, что не промахнулась. Начала зорко следить за другим, все думая о Поленьке, о Василисе, о Великанове. Успеет ли к ночи вернуться домой, чтобы успокоить девочку, хотя и привыкшую сидеть в одиночестве до сумерек. Не ранен ли Михаил Дмитриевич, он ведь обычно идет под пули наравне со всеми. И как там у Марка Башилова чувствует себя тетя Вася... Вера плавно нажала курок, едва этот второй офицер начал отползать от первого, мертвого. Кажется, попала и в него. Она уже поверила в свою счастливую звезду.
А пластуны только ждали исхода боя на опушке леса, чтобы одним броском покончить с реденьким заслоном красных на крутой излучине реки. Не дождавшись, начали атаку.
— Отходите в лесопарк! — сказал Вере пожилой латыш. — Мы вас прикроем.
Как, неужели придется отойти к осокорю, стоявшему дозорным недалеко от рощи? Раздумывать было некогда, казаки надвигались сплошной цепью. Их встретила в штыки горстка отважных стрелков, что помогала женщинам. Пока они дрались до последнего, дружинницы успели отбежать на полсотню сажен. Но силы были неравные: пластуны рвались вперед, отсекая от берега большую часть латышей и женщин. Вера заметила это слишком поздно: с двумя дружинницами и раненым стрелком она оказалась у самого обрыва, на острие излучины. Дальше отступать было некуда. Вчетвером залегли в молодом осиннике, подмытом с двух сторон, доживающем свой короткий век — до следующей весны.
Вера не знала, что Ян Петерсон уже отвоевал свое за пулеметом, что его бойцы еле сдерживали казаков на стыке с рабочим батальоном, что Великанов, сильно встревоженный таким оборотом дела, срочно направил Ломтева с резервной ротой в обход прорыва, чтобы выручить из беды женскую дружину. Вера не знала и не могла знать этого.
Она хотела перевязать латыша, лежавшего рядом. Он воспротивился.
— Мне поздно, а вы уходите.
— Мы вас не оставим.
— Идите, идите, я задержу их.
— Куда идти, здесь обрыв...
И он глубоко вздохнул, этот добрый человек из далекого города Либавы.
Вера пожалела, что не захватила с собой гранаты, как Васена. У нее оставалось еще несколько винтовочных обойм да заряженный наган.
— Сдавайтесь! — крикнул офицер из-за пня близ осинника.
Раненый латыш пальнул в ту сторону. Казаки ответили беспорядочной стрельбой, хотя надеялись, как видно, взять большевичек живыми.
Первой была убита Надя Иванова, давняя подруга Василисы Паниной. «Напрасно я взяла ее с собой», — горько пожалела Вера. Но тут, вслед за Надей, отвоевалась и Зина Лемешева, самая веселая в дружине.
Теперь они отстреливались вдвоем — латыш и Вера. «Неужели конец?..» — отчужденно думала она, коротко взглядывая на верного своего товарища после каждого выстрела.
Она не сразу поняла, что ранена в левую руку. Хотела вложить новую обойму — карабин выпал из-рук. Она с надеждой посмотрела на латыша: он был мертв.
Тогда Вера достала из кобуры наган, трудно поднялась на ноги. Она стояла за деревом, на трехсаженной круче, под которой буйно тек Урал. Нет, не выплыть с одной рукой из страшной круговерти. Казаки все равно прикончат с берега. «Поля-Поленька, милая, как ты вырастешь, ненаглядная моя, без отца и матери? Хорошо, если останется на свете наша тетя Вася...»
Пластуны насторожились. Они хищно следили за одинокой женщиной, стоявшей в полный рост. И она следила за ними, особо за ближним чернобородым казаком, что оцепенел от дикого удовольствия победы над большевичкой.
Он кинулся было к ней. Она удачно опрокинула его трескучим наганным выстрелом. Он рухнул навзничь, загребая тугой весенний воздух.
Улучив момент, Вера еще заглянула под обрыв: там, в кипении воронки, кружил вербный кустик, смытый вешним половодьем. Ах, как не хочется умирать в расцвете жизни... И когда за осинником вскочили другие пластуны, Вера, чтобы не ошибиться, на счет выстрелила четырежды, оставив на всякий случай два патрона, и вскинула отяжелевший наган к виску.
Этот последний ее выстрел звонко покатился по речному плесу. Ожог огня. Потом ожог ледяной воды. И больше ничего уже не почувствовала Вера. Ничего.
11
Взрослая девушка и тоненькая девочка-былинка стоят на высокой уральской набережной и смотрят, смотрят в степь, которая начинается за осокоревой рощей. И роща и степь отливают свежими красками — от мягко-зеленой на деревьях до густо-синей на горизонте. Ночью прошел дождь с первым майским громом: вся природа блистает под солнцем празднично, даже камни, отполированные ветрами.
— Неужели мама не придет? — тихо, сама себя, спрашивает девочка. Нет, она не плачет. Она с детской одержимостью верит, что мама не может не прийти. Она будет плакать потом, потом, когда живая, суровая жизнь отодвинет в прошлое эту черную весну.