Реки не умирают. Возраст земли
Шрифт:
«Молодец. Люба, выручила», — подумал Георгий о племяннице. Разговор с Павлой только с виду был непринужденным, а вообще-то давался ему трудно. Они, точно по обоюдному согласию, оберегали друг друга от прошлого, которое и у нее, и у него особенно, было нелегким.
— Ну, пойдем посмотрим, что у вас там в саду творится, — сказал он Любке.
— Рай!
— Давно не бывал в раю.
Вчетвером они вышли в сад. Любка принялась подробно объяснять, какие, какого сорта яблони, вишни, ранетки, груши. Павла слушала рассеянно, любуясь деревьями в торжественном, сверкающем белизной наряде. Она сторожко,
Павла оступилась, заглядевшись на черемуху, которая была еще краше яблонь, и чуть не упала в цветник, со всех сторон окольцованный битым кирпичом. Георгий вовремя поддержал ее за локти, но левая, раненая рука подвела его, и Павла грузно привалилась к нему всем корпусом. Он тут же виновато опустил руки. На смуглом лице ее проступил шафрановый румянец.
— Спасибо, Георгий Леонтьевич, — сказала; она.
— Кто из нас не оступался, — ответил он не сразу.
«Что это, намек на мое прошлое?» — подумала она.
— Смотрите, смотрите, какая у нас черешня! — без умолку тараторила восторженная Любка. — Из Болгарии! Дедушке привез в подарок один знакомый геологоразведчик.
Павла вскинула голову, бесцельно оглядывая черешню. Георгий стоял поодаль и, удивляясь самому себе, внимательно смотрел на Павлу. Высокая, длинноногая, стройная, как прежде. Лишь рельефнее сделалась фигура, сгладилась угловатость плеч, четко означилась талия. А еще говорят, что время портит совершенство линий. Нет уж, кому что дано, то и остается на всю жизнь.
— Вот они где! — услышал он позади себя голос матери.
Прихрамывая на больную ногу, Любовь Тихоновна приближалась к сыну. Он пошел навстречу ей.
— Люба, чего же ты не подкрепила их чем-нибудь пока? Ах, хозяйка, хозяйка, — выговаривала она своей тезке.
— Мы ждали вас, бабушка, вы обещали вернуться к трем.
— Чего там было меня ждать? Если пойдешь к врачу, то вернешься только к вечеру. Хорошо, что ты еще не знаешь, как ходят по врачам.
— Зато я хожу в кино, там тоже надо постоять у кассы.
— Помолчи, сорока! Павла Прокофьевна, Георгий, отец, обедать. Вот-вот должны прийти с работы Олег с Сашей.
Первой явилась Саша. Она с порога кинулась к отцу, обняла его, расцеловала. Георгий был несколько смущен этим порывом, — он редко виделся с дочерью. А Павла и вовсе не видела Сашу с тех пор, как та пошла в школу. Ну кто бы мог подумать, что из той смешной, говорливой, почти квадратной девочки с годами вытянется вот такая девушка, тоненькая, светлоокая. Павла, казалось, физически ощутила бесшабашную скорость времени. Плавное, мерное течение жизни — всего лишь обман зрения: оглядись по сторонам — и вокруг тебя все молодые, которые и неизвестно когда вышли в люди.
— Знакомься, Павла, — моя наследница, — сказал
— Александра, — представилась Саша, учтиво поклонившись и как-то настороженно глянув на Метелеву.
— О-о, как выросла ты, Шурочка!.. — Она запросто взяла обе ее руки и долго не отпускала их, по-женски расхваливая девушку.
Это совсем не понравилось Саше: она терпеть не могла покровительственного тона.
— Прошу к столу! — объявила хозяйка.
— Олег скоро придет, — сказала Саша. — Семеро одного не ждут.
— Тут шесть, а не семь, — не удержалась Любка.
— А ты бы помолчала.
— Давай-ка, мать, по такому случаю бутылку шампанского, — потребовал хозяин. — Я тоже выпью с женщинами.
— Тебе-то бы не надо, Леонтий Иванович, — заметила Любовь Тихоновна.
— Шампанское создано для молодоженов и для пенсионеров! Как вы считаете, Павла Прокофьевна?
— А мой отец недавно вспоминал, как вы, бывало, с устатку выпивали по стаканчику русской горькой.
— То случалось в поле, у шурфа, в непогодь осеннюю. Тогда и Молодогорска еще не было на свете.
— Никак не могу себе представить, что нашего города не было, — тоном вполне равной собеседницы сказала Любка.
Павла беззвучно рассмеялась, а Любовь Тихоновна уже сердито посмотрела на внучку.
Пришел Олег. Павла подала ему руку, назвала себя.
— Да я вас хорошо помню, — сказал он. — Хотя не виделись лет двенадцать. Когда вы приезжали к своей тетушке, я учился в Свердловске в политехническом.
«Сколько ему сейчас? — подумала Павла. — Наверное, под тридцать. Совершенно не похож ни на мать, ни на старшего брата. Однако есть в нем что-то отцовское, когда улыбается. Но вымахал-то как!»
— Что же вы, ребята, давайте выпьем, наконец, за встречу! — Леонтий Иванович поднял свой бокал.
— Я лучше водки, — сказал Олег. — Надеюсь, ты поддержишь меня, Георгий?
Через несколько минут все застолье оживилось, заговорило громче, вразнобой. Павла почувствовала звонкий шумок в висках, будто в шампанское добавили чего-то крепкого. Но всему виной, конечно, не само вино, а та примесь прошлого, которая и воду из родников юности делает хмельной. Каждый раз, когда она пытливо осматривала весь семейный круг Каменицких, то непременно встречалась взглядом с Олегом: он спохватывался, отводил глаза в сторону, и лицо его, обветренное, обожженное майским солнцем, делалось смущенным по-ребячьи. Он тут же начинал расспрашивать брата о геологических делах, стараясь не замечать больше Метелеву. А Саша всецело была занята едой, не вступала ни в какие разговоры и лишь тайком переглядывалась с Любкой, которая одна из всех чувствовала себя вполне свободной, независимой ни от какого прошлого.
— Я хочу предложить новый тост, — сказал Леонтий Иванович и встал с к н я ж е с к о г о кресла.
— Как разошелся, — недовольно заметила хозяйка.
— Постой, мать, а то собьюсь я без бумажки!..
Среднего роста, плотный, моложавый, он стоял и улыбался необыкновенно доброй, застенчивой улыбкой, которую Павла хорошо помнила с детства. «Неужели ему восемьдесят? — думала она. — Вот что значит всю жизнь прожить в поде и в горах, исходить Южный Урал от края и до края. У него и, седина-то пышная, не стариковская».