Реквием для свидетеля
Шрифт:
— Я бы хоть чемодан захватил…
— Там все есть.
— Комар, Комар, мы едем, — заговорил не снимавший очков. Сотовый телефон умещался в его ладони. — Что там у вас?..
Машина проскочила Крымский мост, свернула на Пушкинскую набережную.
— …Я понял, понял!.. Дай сестре!.. Сестре, говорю, дай!
Очкастый сунул трубку Моцарту.
— Алло… — удивленно сказал он. — Кто это?..
— Я медсестра, — послышался испуганный голос. — Сто двадцать шестая бригада. У нас нет врача…
— Вы где, куда направляетесь?
— Мы стоим на месте. Они отказываются везти его в больницу.
— Что
— Vulnus sklopetarium в грудь, проникающее. Напряженный клапанный пневмоторакс.
— Состояние?
— Акроцианоз, частый слабый пульс…
Моцарт зачем-то зажал ладонью микрофон, посмотрел на коренастого:
— Да вы отдаете себе отчет…
— Заткнись! Будешь делать то, что тебе скажут! Они свернули на аллею парка.
— Алло!.. Какая у вас машина?
— Специализированная травматологическая… Все показания к экстренной госпитализации, объясните же им!.. — это уже походило на истерику.
— «Дезинфаль» есть?
— Лампа «Маяк» с экраном… Но, доктор!..
Он решил не продолжать. Все равно из нее ничего не выжать, скорее всего ее держат под пушкой.
В полосу света попадали кусты, деревья, лотки, кафе, карусели, затем начался сгущающийся, почти без признаков цивилизации лес. Водитель не иначе съел собаку на фигурном вождении — через минуту необходимость в вопросе, готовом сорваться с языка, отпала: в зарослях за полусферой летней эстрады стояла «скорая». Свет пробивался сквозь матовые стекла. Черные силуэты легковых автомобилей обступили ее со всех сторон.
«Крупная игра, — успел подумать Моцарт. — Такими силами они и больницу Склифосовского могли захватить. Значит, на них идет охота…»
Пригнувшись, он шагнул в салон.
Бледная, как сама смерть, сестра смотрела на вошедшего. Рядом, сжимая обеими руками короткоствольный автомат, развалился человек в камуфляжной маске. Моцарт успел заметить, что руки водителя пристегнуты наручниками к рулевому колесу. У изголовья раненого сидел террорист с сотовым телефоном.
Моцарт взял запястье мужчины, лежавшего на носилках.
— Его можно транспортировать? — басом спросил человек с автоматом.
Пульс почти не прослушивался.
— Если только на кладбище.
— Туда вы поедете вместе.
— Значит, поедем вместе.
Клацнул затвор, ствол автомата уперся в затылок водителю:
— Даю вам пять секунд на размышление. Либо вы начнете операцию, либо…
— Доктор, миленький, пожалуйста… пожалуйста!.. — тоненько заголосила медсестра.
Любая из двухсот тридцати шести операций, проведенных им в военно-полевых условиях, давала больше шансов на выживание: даже в случае благополучного исхода едва ли они пожелают оставлять свидетелей.
— Раз!..
— Доктор, у меня двое детей… маленькие… пять и восемь…
Не хватало, чтобы она хлопнулась в обморок! Одному тут не справиться наверняка.
— Два!..
— Все! — резко оборвал счет Моцарт. — Прошу посторонних выйти. Сестра, вскрывайте бикс!
Он скинул пиджак, засучил рукава рубашки, которые так и не успел застегнуть. Решимость заставила бандитов подчиниться.
— Вылезай, Комар, — приказал подельнику.
— Где ваш врач? — спросил Моцарт у сестры, когда дверцы за ними захлопнулись. — Дайте спирт!
— Он хотел помешать им обрезать трубку радиотелефона, они стали его избивать, —
— Они остановились, ударили его прикладом по голове и запихнули в багажник вон той «ауди», — договорил за медсестру пожилой водитель, кивнув на лобовое стекло.
— Как вас зовут? — спросил Моцарт у медсестры.
— Антонина.
— За работу, Тоня. Соберитесь! Церигель есть?..
Пенистая кровь шумно выходила из раны. Воздух со свистом всасывался в плевральную полость. Покончив с руками, Моцарт принялся готовить операционное поле.
— Дренаж!..
2
Бог подарил ему умение идентифицировать себя с пациентом. Прикосновение тампона, укол иглы, продвижение по нервам ультракаиновых инфильтратов он ощущал на собственном теле. Никакая практика не могла заменить этого дара.
— Тиопентал, пять кубиков, внутривенно…
Прозвище, прилипшее к нему еще в институте за любовь к музыке великого австрийца, многими коллегами и пациентами расценивалось как знак незаурядного таланта. В его операционных звучали концерты для клавесина, сонаты, фантазии и симфонии, подобранные по сложности заболевания и характеру пациента, и в этом странном альянсе хирургии и музыки простота уживалась с гениальностью. Сейчас музыки не было.
— Вы правы, Тоня. Малый гемоторакс. Заполнен синус плевральной полости. Тем лучше, возможна аутогемотрансфузия… Отсос!..
— Авдеич, свет падает, — вскользь заметила медсестра.
Водитель чиркнул стартером. Двое в масках, вскинув автоматы, рванулись к кабине. Он помотал головой, показал глазами на светильник. Вроде поняли… Идиоты! Куда он мог поехать, если все просветы между деревьями блокированы? Да и до рычагов в наручниках не дотянуться.
Хладнокровие, с которым очкастый избивал молодого врача, оставляло мало надежды на спасение. Однажды Авдеича тормознули какие-то малолетние архаровцы на мотоциклетах — угрожая ножами, ворвались в салон, требовали наркотики. В другой раз «скорая» попала в сектор обстрела: на Большой Полянке шла разборка. Тогда осколком разбитого пулей стекла ему оцарапало ухо. Но по сравнению с сегодняшней переделкой это было мелочью. Авдеич покосился на «ауди», в багажник которой бандиты затолкали врача. Возможно, он был еще жив.
— Пинцет… Клапан из кусочка грудной стенки… Удаляем…
«Разогнаться бы да ударить в бензобак «волжанки»! — подумал Авдеич. — Когда бы не Антонина и не этот доктор, прихватил бы пару-тройку бандитов на тот свет — и то польза».
— По ребру прошла… Маленький кусочек отщепила… Будем искать… Смотрите на электрокардиограф… Еще отсос!..
— У него что, тахикардия?..
«Может, все-таки спасет? — с надеждой посмотрел на Моцарта Авдеич. — Тогда нас отпустят. Зачем мы им?..»
Моцарт исключительности своей не признавал и к прозвищу относился с юмором. От предложений возглавить отделение или, скажем, заняться диссертацией шарахался, как от чумы. Все, что так или иначе могло ограничить практику и сковывало свободу существования, вызывало в нем протест. За место он не держался — хрен редьки не слаще, больниц хватает. Брали его повсюду охотно, впрочем, охотно и отпускали после очередного фортеля…