Реквием машине времени
Шрифт:
Рузаев, не задавая вопросов, поднялся следом. Одинцов подвинулся, пропуская их в тесную кабину.
Пилот запустил двигатель, и через несколько минут они взлетели. Ушла вниз поляна с домиками экспедиции, машинами и радиостанцией. Горизонт раздвинулся, распахнулась палево-серая даль зимнего леса, у отодвинувшейся Башни стала заметна окружавшая ее черно-бурая полоса оттаявшего грунта.
Ивашура снова включил «Тюльпан», перещелкнул диапазоны.
– Связь-два, лейтенант у вас?
– Я здесь, Игорь Васильевич.
– Молчат?
– Наряд
– Я имею в виду вертолет.
– Молчат.
Ивашура наклонился к пилоту.
– Давай вокруг Башни, на румбе северо-востока снизишься, будем искать.
Пилот шевельнул каменными скулами:
– Найдем, – и снова застыл, положив сильные руки на полукольцо штурвала.
В километре от Башни, закрывшей половину небосвода колоссальной геометрически правильной горой, вертолет стало болтать в воздухе.
– Восходящие потоки, – пояснил пилот бесстрастно.
Ивашура не ответил, водя биноклем по курсу вертолета. Остальные тоже взялись за бинокли, даже врач. Смотреть было неудобно, сильно мешала болтанка, но терпели, вглядываясь до слез в бурое месиво внизу. С четверть часа длилось молчание, лишь Ивашура однажды запросил по рации лейтенанта. Наряд солдат застрял где-то у непроходимой топи и сообщить ничего нового не мог.
– Топь, – пробормотал Одинцов. – Вертолет не мог затонуть в трясине?
Ивашура подумал о том же, но промолчал, продолжая осматривать местность под вертолетом. За него ответил Рузаев:
– Болото оттаяло только сверху, максимум на полметра-метр, так что провалиться глубже они не могли.
– Вижу! – воскликнула вдруг врач и вытянула руку вперед. – Смотрите, вот он!
Пилот тоже увидел упавший вертолет и направил машину к Башне, потому что вертолет авиаконтроля лежал на полкилометра ближе, чем говорил лейтенант.
– Оранжевый? – удивился Одинцов.
– Чтобы виден был издалека, – пояснил Рузаев.
Башня приблизилась, угрюмая, голубовато-серая, в узорах черных пятен и ниш. Казалось, она кренится в их сторону и сейчас упадет, чудовищное творение неизвестных сил, нечто небывалое по земным масштабам и человеческим меркам и поэтому противоестественное и таинственно-зловещее.
Одинцов покачал головой.
– И не боитесь же вы здесь летать! А если появится… этот «глаз дьявола» или «мертвый выброс»? Как у вас соблюдается режим безопасности?
– Соблюдается, – отрывисто бросил Ивашура, готовясь открыть дверцу кабины и выпрыгнуть наружу. – Во-первых, сейчас «межсезонье» – середина между пульсациями, подвижками Башни, и активность ее низкая. То есть «мертвые выбросы», «глаза дьявола» и прочие эксцессы учащаются по мере приближения пульсации, и за день до нее мы прекращаем выходы к Башне. А во-вторых, нас предупреждают пауки.
Одинцов изумленно посмотрел на начальника экспедиции.
– Пауки?! Пауки
– Мы это сами поняли недавно, – проговорил Рузаев. – Но еще ни разу пауки не ошиблись. Как только раздается крик – где-то что-то обязательно вылезет.
В это время вертолет коснулся колесами грунта, слегка накренился. Ивашура открыл дверцу, спрыгнул на желто-бурую плешь сухой травы и, пригибаясь, отбежал в сторону. Рузаев спрыгнул за ним, и Одинцову пришлось помогать врачу сойти на землю, вздрагивающую под ногами как живая.
Вертолет авиаконтроля лежал на боку с поломанными винтами, наполовину погрузившись в черную жижу, выступившую из-под прорванного верхнего слоя торфа, перегноя и корневой системы трав. Возле него никого не было видно.
Ивашура первым подбежал к вертолету, рванул дверцу на его пузатом, забрызганном грязью боку, заглянул в кабину.
– Что там? – подбежал Рузаев.
– Похоже, они ушли, никого нет.
Ивашура влез в кабину, пошарил там и высунул голову.
– Аппаратура вдребезги, а на пульте, по-моему, кровь…
И в это время совсем близко у подножия Башни, до которой было рукой подать, закричал паук.
Одинцов уже слышал крик паука, но издали, с большого расстояния, поэтому он вздрогнул и схватился за диктофон, который всегда носил с собой. Женщина-врач переступила с ноги на ногу, зажав уши.
– Пять секунд, – сказал Рузаев, когда леденящий душу крик стих.
– Шесть, я засек сразу, – быстро проговорил Ивашура. – О, черт, только этого нам не хватало! «Глаз» или «выброс», одно из двух. Надо же напороться!
– Это я сглазил своими разговорами, – сказал Одинцов. – Что же мы стоим? Бегом в вертолет и…
– Больше шансов отправиться в рай без билетов. Нет, придется остаться. Никакая защита не спасет, если нас зацепит гамма-луч или язык «мертвого выброса». Будем уповать только на авось.
Одинцов еще раз хотел напомнить свои недавние высказывания о режиме безопасности, но посмотрел на врача и передумал. К тому же он понимал, что они были вынуждены рисковать, идя на помощь пострадавшим.
– Странно, что мы их не заметили, – сказал Ивашура, вспомнил о рации и вдавил пуговку включения. – Связь-два, что нового? Мы, кажется, влипли: только что пауки пропели серенаду предупреждения.
– Мы слышали, Игорь Васильевич. Поднимаю в воздух тревожную группу.
– Ни в коем случае! Осталось минуты две, они не успеют. Вертолет мы нашли, но в нем никого нет. Очевидно, экипаж почти не пострадал и скоро выйдет к оцеплению сам. Пошли навстречу на всякий случай второго врача.
– Понял. Но, Игорь, позволь хотя бы…
– Все! – Ивашура выключил рацию и посмотрел на врача. Девушка казалась внешне спокойной, хотя и мяла в руке снятую перчатку. – Попали мы в переплет, Ирина. Будет о чем рассказать.